Вышло не так, как писали в книгах,
Не так, как учила мама:
Шафрановый бражник раскрылся во тьме головой Адама
И яблоком Евы.
На кромке мига
Мигали пунктиром сигналы из червоточин.
Вначале, по сути, был только голос,
Тот голос, тот будто самый,
Набитый не бархатом - нефтью, тягучей волной лавсана,
Гремел он, первый.
Вторым был голод,
Одетый в покров смешков, страхов и пророчеств.
Вышло не так, как в кино избитом,
Не тем, что проело плеши.
...И третьим, прожëгшим в усталой груди солнечные бреши,
Был, может, окурок,
Вдвоём добытый;
Был, может, протянутый виски на мокрой трассе;
Может, и вовсе был душный номер
И смятая за ночь простынь,
Пьянящая пошлость, дарованных звëзд первородных россыпь,
Рои мурашек,
Сирень в альбоме;
Пружина, поющая ангельский гимн в матрасе.
Вышло не так, как игралось в куклы,
Не так, как учили в школе:
Распущенный локон, мазнувший по коже углëм из штольни,
Оставил ожоги.
На шëлке смуглом
Под пальцами выросла вышивка в тёплой гамме.
Доктор бессилен. Такое дело,
Пахну́вшее керосином.
Шафрановый бражник, попавший в огонь, стал неугасимым.
В тумане дороги
Шлагбаум предела,
И это, да бог ты мой, повод не верить маме.