Лавицкая Анжелика Сергеевна — поэт, прозаик, участница всероссийских лит. фестивалей и семинаров «Мы выросли в России и др»., активист питерского поэтического движения. Куратор ВСЕМПОЭЗИИ в Санкт-Петербурге. Основатель проектов «Классика и андеграунд», «Четыре измерения». Автор сборников поэзии и романов. Артист лейбла «БМХ».

***
Косит коса косо.
Переплету косу,
Переплету мысли.
Там, впереди, —
Мыс ли?

Там, впереди —
Остров.
Нож по краям — остр,
Хищное есть право —
Быть до конца правым.

Левой кормой —
в скалы,
В воду идём — правой,
Кормим с руки
зверя —
Косит коса время.

Косит коса косо.
Мне заплети косу.
Морю, ветрам, скалам
Не выдавай право

Вырвать тебя с корнем.

Мы навсегда тонем.
Тонем в руках зверя.

Бог, открывай двери.

* * *
Вместе с Питером выдохнули.
Проводили гостей.
Наши улицы стали свободны, пусты.
Мы теперь вместе
в ленте чужих новостей,
Мы теперь с этим городом только на «ты».

Он ведет в переулок, где тишина,
Где почти никого,
Говорим только мы;
Только наши слова,
Эхо и голоса,
Только мы отражаемся
В водах Невы.

Только наши шаги,
Слышно где-то еще;
Мы вдвоем до весны,
Мы вдвоем до утра;
И неважно:
Под солнцем
Или дождем.

С этим городом я
Не бываю одна.

***
Если пойдешь прыгать с моста,
То и меня зови.
Жизнь предсказуема и скучна,
Если в ней нет любви.
А вместо смерти выберем то,
Что нас двоих спасет.
Руки с мороза прятать в пальто,
Вместе шагнуть на лед.
Вместе пройти, не пробежать,
И выходить на бис,
И танцевать,
И танцевать,
И не смотреть вниз.

Ты и ухом не повела бы -
Я не буду тебя будить.
Тихо спишь, поджимая лапы,
Прижимаю тебя к груди.

Мне прощаться с тобою страшно -
Ты гарант моей веры в жизнь.
Если хочешь, пусть будет нашим
Всё, что было моим - держи

Мой любимый собор, Исаакий,
Эрмитаж и Дворцовый мост,
Дворик лучшего из филфаков -
Это я. Это всё - сбылось!...

Только мне бы с тобой остаться,
Если дом - это там, где ты.
Может, гравий калининградский
Мне дороже гранитных плит.

Залижи, как и прежде, раны,
Чтобы вынести эту боль,
А во взгляде твоём янтарном
Чтобы снова жила любовь.

Может, вечность, по меркам здешним, -
Это тысячи светлых снов.
И плывут облака неспешно
В форме кошечек и котов.

Железная дорога,
Ты — лестница, где шпалы
Да рельсы в гости к Богу
Не приведут, шакалы!

Не встанешь вертикально
Да в лифте не отправишь.
Раздолбанный рояль, но
Без нужных белых клавиш.

Молчишь и мозг туманишь
С перронного порога.
Зачем меня ты манишь,
Железная тревога?

Кто сказал, что в Питере жара?
Он непредсказуем, как химера:
львиный зев, увёртливость змеи –
всё в одном мистическом флаконе.

Здесь междоусобная борьба
нечисти и ангелов крылатых.
То драконий хвост из-под колонн,
то глаза Горгоны с барельефа,

на фасад скользнувший скарабей
древний украшает бестиарий.
– Выпей лимонада, mon amie!
Нынче слишком ясная погода.

Ветер выпал в тихую Неву
с белого трамвайчика речного.
Руки, что не выпустят креста,
солнце нежным пламенем одело.

У других взрослеют дети,
У меня - стареют кошки.
Нет защёлки в туалете,
Есть рассада на окошке.

У других на море отпуск -
Мне подкинули котёнка.
У других в зелёнке отпрыск -
Я сама теперь в зелёнке.

У других айфон и хаммер...
У меня в кармане - жвачка
И блокнотик со стихами.
Дура я или чудачка?

В этом простеньком сюжете
Всё совсем не понарошку.
У других отрада дети -
У меня чудачат кошки.

Изодрав обои в клочья,
Развернувши воду в плошке,
Доедают среди ночи
С хрустом зелень на окошке .

За других гордятся мамы,
Я - в семье не без такого.
Нет страницы в нельзяграме,
Есть перо и даже слово.

От других мужья уходят -
Мне таких страстей не надо.
Кошки, если и нашкодят,
Максимум - съедят рассаду.

Предгорья Кавказа вдоль Черного моря
Окутались пышным, густым сентябрем.
С волненьем волшебным им ласково вторя,
Утихли прибой с ветром южным вдвоем.
Коврами турецкими чудные склоны
Укрылись, внимая сезону плодов.
Как дивны порою природы законы
В преддверии зимних чарующих снов.
Особенным, терпким вина ароматом,
Как будто туманом, поля замело,
И над виноградным, редеющим садом
Снисходит, робея, в долины тепло.
И солнце не жжет, лишь слегка пригревая
Ладони брегов, что не жаждут дождя.
И кажется, будто звучанье трамвая
В тени раздается, как песнь воробья.
Разносится хруст: то трещат где-то бочки,
То желуди падают с градом комет.
И в небе сереющем тают, как точки,
Крикливые чайки, что мчатся на свет.
И кружится медленнее и степенней,
Как древняя мельница, дней колесо.
Спускается чинно с небесных ступеней
Роскошная осень в Абрау-Дюрсо.

Мы встречались тысячу раз
В тихих скверах и длинных кварталах.
Ты пил кофе и слушал джаз,
А я шумом дождя подпевала.
И в погожий весенний день,
Когда ты открывал окошко,
Я сидела тихонько под ним,
Превратившись в черную кошку.
Я к тебе приходила во сне,
Героиней любимого фильма,
Поселилась в твоей голове,
Чтоб скорее узнал мое имя.
Ты искал меня в лицах прохожих,
В отражениях луж и зеркал,
Но, увы, очертания похожие
Только в мыслях своих рисовал.
А в тот вечер я появилась.
Ты заметил меня у пруда.
Сердце сразу сильнее забилось,
Засверкали от счастья глаза.
И плеча моего коснулся
Присмотрелся, робко сказал:
«Почему ты мне улыбнулась?
Я тебя будто раньше знал...»
Мы встречались тысячу раз
В тихих скверах и длинных кварталах.
Между нами особая связь,
И теперь наше время настало.

На литературном фестивале «Всемпоэзии» 2017 года стала дипломантом в трех номинациях: «Свобода и слово», «Любовь и истина», «Лирика и философия».

***
Это, может, покажется странным
или вовсе болезнью души.
Слышу я шум земли постоянный,
словно старая плёнка шуршит.
Поначалу как будто бы шорох,
неприкаянный, тихий такой…
А потом он становится хором,
отнимающим всякий покой:
оркестровым напором волненья,
партитурой сменившихся вех…
Из земли он идёт, и над нею
без конца разрастается вверх.
А затем звуковые полотна
на ходу превращаются в рёв,
нескончаемый гул самолётный,
угрожающий хохот винтов.
Сердце пляшет, безвольно немея,
позабыв, что опутано сном,
и, глаза открывая, во тьме я
девяностый читаю псалом.

Иоанн Богослов

Блаженен видящий, блаженен слышащий,
Что семь церквей приведёт к престолу.
Ломай крестами своё застолье
Кровавым ядом Великой пищи.
А ты всё ищешь.
Недолго Ванечке ходить да маяться.
Он слышит голос семи светильников.
На каждый сон не собрать будильники
На сто дверей большинство ломается.
Почем ворота не открываются?
А Ванька кается.
Венец достанется за верность до смерти.
На белом камушке не видно имени.
Слова — неправлены, огнём чертимые.
Гонца взашей с двора, с хлыстом да посвистом
За редким просветом…
На чёрной гавани вода воскресная.
Да разве вера там, где всё доказано?
Где слово Господа уже рассказано?
Там грош цена потом прозренью нехристи.
Уже их не спасти.
Кому победою пасти язычников?
Подиры* белые сильней мараются.
Вдвойне карается, кто отрекается.
На каждой станице - свои опричники,
Ни взять, ни вычеркнуть.
Пойдёт Иванушка седьмой дорожкою.
Народу суженный, завету венчанный.
Пешком до ужина, куда изменчивей -
Последней ложкою, дырявой плошкою,
Чужой сторожкою.
На хлев незапертый не хватит бисера.
В болото стрелами Твоë Писание.
До самой "при смерти", без расписания
Дурак-Иванушка разносит истину
Чернильным выстрелом.
Что видел Ванечка, белее белого,
Страшнее страшного, чернее чёрного,
От вновь воскресшего, но обречённого,
До древа знания, плода поспелого,
Едино-целого.
Беги же, Ванечка, прозреньем по миру,
Звездой на памяти, погоны вечные,
Спасай, Иванушка, седьмого встречного,
Пока штрих-кодами не видно номера,
И треть не померла.
Не спится Ванечке - все сны не дивные,
Везде мерещатся рога на знамени,
Творят из Родины геенну пламени,
А из антихриста - Царя единого!
Встань и иди.
_______
*Подир – облачение иудейских первосвященников, тут – по аналогии с «в белом пальто».

Грозный город. Терпкий холод.
Грубый профиль гордеца.
Поднят мрака чёрный ворот.
Обескровлены сердца.

Трубы как драконьи ноздри.
Крыши словно чешуя.
Фонари лишь краской пёстрой
Вновь стреляют в страхи зря.

Гроздья звёзд сорвали грозы.
Месяц-горн уж оттрубил.
Время крепко держат тросы,
Свитые из наших жил.

В грязных норах у народа
Всё царит звериный рык.
Задремал вдруг если кто-то –
Пробудит предсмертный крик.

Чертят нервную кривую
Орды острозубых крыс.
Здесь лишь вороны пируют.
Коронована корысть.

Край уродства и порока
Неприкаянной вины.
На израненных дорогах
Горлопанят горбуны.

При престоле здесь вампиры.
Красных бурь кровавый след
Продвигается пунктиром
В скорбной карте бурных лет.

Я бреду по тротуару…
Вдруг как призрак предо мной
Девушка в наряде старом
С перевязанной рукой.

Лик в тени. Лишь треплет ветер
Чёрную причёску ей.
Говорю я: «Здравствуй, ведьма!
Кто же выбросил за дверь?

Может черти обдурили
Просто в карты обыграв,
Иль дракон, расправив крылья
Сжёг твой дом, права поправ,

Иль метла переломилась,
И разбит хрустальный шар,
Где все чары притаились?!
А теперь?! Ты – лишь товар?!

Каково быть проституткой,
Дверью, что открыта всем?!
На морозе в драной юбке
Здесь стоять во тьме проблем?!

Что ж лицо своё ты прячешь
В антрацитовой тени?!
От сердечных мук и плача
Иль уродства? Поясни!»

Но она стоит так странно,
Словно в позабытом сне.
И в ответ – одно молчанье.
Только шаг навстречу мне.

Предо мной стояла Дева.
Лик прекрасный и живой
Снял угрюмства чёрный невод,
Где томился голос мой.

Грозный город. Терпкий холод.
Но взглянув в её глаза,
Понял я, что грянет скоро
Революции гроза.

Быть предельно честной, предельно дикой.
Откровенной. Тайной. Пустой. Безликой.
Много -Ликой. -Гранной. Неуловимой.
Комедийной. Трагической. Пантомимой.

Марш-бросок. Робеть. Отползать в сторонку.
Выжидать. Скучать и бросать вдогонку
Беглый взгляд. Кивок. Поворот ладони.
Танцевать. Дышать. Быть красивой, вольной.

Вспомнить все, что бьется, звенит, трепещет.
Видеть явь единственно сущей, вещей.
Нелинейной, изменчивой, со-творящей.
Быть скалою. Змеей, меж камней скользящей.

Ее следом в песке. Ее ядом в жилах.
Быть наживкою ради своей наживы.
Осознать. Забыть. Осознать повторно.
Загореться, как шапка горит на воре.

Тлеть до самого остова, распадаясь
На орла и решку, излишек-малость,
На парадный выход и выход пробный.
Обнулиться. Вздрогнуть. Прийти в исходный.

Отпустить. На ветер. На все четыре.
Наслаждаться миром внутри и миром,
Что снаружи, для всех быть стремясь угодным,
Расстилает под ноги свои полотна,

И узором тебя в них вплетает витым.
Замирать. Расслабляться. Висеть на нитях.
Никогда не поздно. Всегда не рано.
Тишина. Спокойствие. Свет. Нирвана.

Я открывала сказочные дали
Под звон дождей, танцующих в ночи.
Мелодией волшебной отзвучали
Мои мечты, оставив воск свечи…
Орнаментом небесного искусства
Сплетались чары, разрывая грудь…
Агонией аккордов бились увства
И так хотелось вечность обмануть…
Однажды ты решился стать поэтом,
Чтоб красоту, обожествив, воспеть.
Оставив шлейф дурманящего света,
Я под романс готова умереть…

Позабудь про меня, я не вышел лицом, лишь телом.
Я себя заапгрейдил до жёстких стальных конструкций.
Палый труп моих чувств обведут мелкой крошкой мела.
Если ты еще раз посмеешь меня коснуться.

Как ты ждешь моего звонка, так я жду маршрутку,
Чтоб уехать подальше из провинциальной бездны.
Я готовлю гречку, салат овощной и грудку,
Покоряю бетонно-стеклянные Эвересты.

И не в чаше -
в поилке терпения выпит смузи.
Я - фантом повторённых снов, запредельно нежных.
Но я рад, что я жив, как одна из твоих иллюзий.
Не хочу оставлять свою жертвочку
Без надежды.

Где-то за облетевшим садом, за разбитыми беседками,
За маслобойкой, сожжённой дотла бывшими соседками,
Вбилось в скулы, в косы, в оголённый живот:
«Не имей своего, не имей своего, не имей своего!»

И понеслось к дочерям и внучкам от сошедшей с ума праматери,
Въелось, вгрызлось, обернулось родовыми печатями.
От бывшей богатой жены да завидной невесты:
«За своё платят болью. Не имей своего места!»

«Ни тебе не нужно, ни детям твоим!»
Судьба теперь засчитывает разве что троих.
Трое – уже какое-то обоснование
Для глубин семейного самосознания.

И крутятся прабабка, бабушки и тётки,
Крутится мама – все бездомные сиротки.
Жилищный вопрос бьёт умело под дых.
Я смотрю на них, я смотрю на них:

Скрученное заморозками родовое древо,
Веточки-листики, выращенные неумело.
Плачу по всем, кто мыкался по лачугам,
Обнимаю мысленно, грозясь судьбе-сволочуге.

Я поднимаю голову, кулак и родовое знамя,
Я поднимаю всех, рождённых мной, и всех, стоящих за нами.
Печатаю заново, набело, перебиваю буквы протеста:
«Нас теперь много. Нам нужно своё место!»