*** Проститься с деревом, как с детством, как с матерью или сестрой. Принять убогое наследство сухой листвой, гнилой корой. В глазах кочевников отпетых горит мечта — срубить и сжечь. А лозы прорастают где-то, а в доме станет тёплой печь… Как зверь домашний, прикасалось и тёрлось дерево о сталь — с последней ласкою, казалось. Ну что ты плачешь? Перестань. Прими урок житейский пресный, хоть на полветки став сильней и душу, словно ствол древесный, выращивая из корней.
*** Пятьдесят восьмое ноября. Сам себе не верит календарь. С шубою, слежавшейся в шкафу, опостылевший свалялся мрак. Сух и сер демисезонный взгляд, мечется в бесснежном декабре то ли горожанин, то ли волк, то ли мглистая седая тень. И деревья в безнадёжном сне воздух рвут, слипаются с землёй. Ветви не касаются небес — наглухо впечатаны в асфальт. Так вот и поймёшь, что чудеса — самая обыденная вещь: манна отражает, и блестит самой тёмной ночью — белый снег.
*** Ошибся памятью — как дверью, зашёл — а никого вокруг. Передоверить подмастерью латать глухонемой недуг не получается — застынешь, прислушаешься: ни гу-гу. Распластывается пустыней рай, смутно видимый сквозь мгу. Здесь время инеем покрыто, огонь заснул, а вдалеке одно разбитое корыто да пара вёсел в челноке. Так уплывай же, понемногу настраиваясь на приход луча на тёмную дорогу и полоумных полых вод.
*** Не видно зги, не слышно вздоха и кровь во облацех темна. Не отвергай: твоя эпоха. Твоя страна. Твоя война. Не отвечай на зов убожеств, прими судьбу: такие дни. Гляди в себя. И сколько сможешь — хоть столько мира сохрани.
*** Я защищаюсь тем, что защищаю. Мой щит насквозь изъеден древоточцем. Меча и не было — пучок павлиньих перьев, и даже шляпы нет, и заменён орлиный взор биноклем театральным прабабкиным, от пушкинской поры. Заглядывая в бездну краем глаза, я понимаю: путь не бесконечен, но время неделимо, и уже не так и важно, сколько мне отмерят, лишь сохранить бы лёгкие следочки и гулкие глубокие следы.