Дарья Лебедева. Дорожный блюз у костра

Можно сказать, поэтическая вселенная Конькова — это осознанно создаваемая сказка внутри нормальной взрослой жизни, которая, обрамляя фантазию, подчеркивает ее хрупкость и красоту. Центральные персонажи — некие «Боги» из собственной мифологической системы, эмоциональные и со своей шкалой ценностей, для которых важна внутренняя жизнь, а не внешний лоск, — они незримо присутствуют в жизни лирического героя и других персонажей, помогая им, поддерживая. Боги эти оказываются то котами («белые шерстяные смешные дети»), то совестью, то внутренним голосом.

Реальность и быт у А. Конькова перемешаны со снами, мифами, песнями, легендами, а ирреальная многослойность не отменяет рациональности автора. Александр в стихах выглядит человеком, твердо стоящим на бренной земле, но охотно привлекающим в творчество весь накопленный человечеством сказочный, мифотворческий, магический и литературный бэкграунд. Можно сказать, поэтическая вселенная Конькова — это осознанно создаваемая сказка внутри нормальной взрослой жизни, которая, обрамляя фантазию, подчеркивает ее хрупкость и красоту. Центральные персонажи — некие «Боги» из собственной мифологической системы, эмоциональные и со своей шкалой ценностей, для которых важна внутренняя жизнь, а не внешний лоск, — они незримо присутствуют в жизни лирического героя и других персонажей, помогая им, поддерживая. Боги эти оказываются то котами («белые шерстяные смешные дети»), то совестью, то внутренним голосом.

Строки "Дорожного блюза", как гласит и название, родом из музыки, корни ее в русском роке и ролевой песне, в музыкальном мышлении автора, в гитарных рифах и ритмах. Это подтверждает и последняя часть книги, названная «Музыка», — раздел с точки зрения стихосложения, пожалуй, самый слабый. Тексты песен, обедненные отсутствием звука, теряются на бумаге. Впрочем, в них встречаются свежие, удивляющие образы: «Город стреляет в ночь / Немой, немой, не мой» или «Я, как всегда, прав. / Ты, как всегда, не ждёшь». Удивление — основное переживание при знакомстве с текстами Конькова, а ведь это один из главных критериев истинности, «настоящести» поэзии вообще. И по старым песенным текстам видно, как зарождается поэтический мир автора — автономный, не нуждающийся более в опоре на мелодию и аккорды. Было правильным решением составителя сборника Стефании Даниловой расположить эти тексты в конце, когда читатель уже понял, с каким необычным взглядом и интересным голосом ему довелось познакомиться.

Стихи Александра на первый взгляд кажутся простыми и ясными, и эта легкость слога подкупает по первому впечатлению — кажется, что тексты рождались сами собой, без усилий. Но приглядевшись, можно увидеть богатый арсенал выразительных средств, использованных вполне продуманно. Начитанность автора, культурный бэкграунд — неотъемлемое качество и его лирического героя. Тексты наполнены аллюзиями и отсылками как к классическим авторам, так и к современным. Несколько раз прямо цитируются строки Маяковского, упомянут Валерий Кипелов из группы «Ария» и куда менее известная, замечательная группа «Немного нервно», тексты и музыку для которой создает Екатерина Гопенко. Александру Пушкину посвящено целое стихотворение об иллюзорности, бездарности современного мира — нет-нет, это не стариковское нытье о том, что «раньше было лучше», а талантливое высказывание о том, что никакие технологии не меняют сущности человеческой: «Александр Сергеевич, мы из Вас сотни раз / Строим миры и вечности для культмасс. / Сколько по Сети дух ни метался бы, / В оперативной памяти только гробы, гробы». Можно откопать и привет Сэлинджеру: «Пусть рождаются самые искренние стихи / Из-под пальцев твоих, что пропасть зашьют во ржи». А здесь, возможно, след Айседоры? — «Если удушье чёрный подарит шарф, / обращу его в ткань, что как никогда легка».

Интересна и присущая текстам Александра оксюморонность, причем даже на уровне событийном, сюжетном. В строках: «Словно холод зимой, / Словно пир пред чумой, / Словно печь в современной квартире. / Словно шторм парусам, / Седина — волосам / И война в обезлюдевшем мире» перемешаны сопоставления вполне обычные (холод зимой, седина волосам, шторм парусам), так и нереальные, неожиданные (печь в современной квартире или война в мире, где не осталось людей). Но это не вызывает вопросов — как говорил поэт Юрий Казарин, иногда на уровне лексическом и грамматическом читатель не понимает высказывания поэта, но при этом чувствует сердцем, что сказанное верно, что так и должно быть. И в склонности Александра сочетать несочетаемое видится та же осознанная амбивалентность его поэтического взгляда: «Никогда мне строк из послания не познать, / потому что прочесть — бросить письмо в огонь», «Он светлолик, да крылья белы как сажа», «Мы знакомы давно, но недавно с тобой…» Музыкальность проявлена в постоянных аллитерациях: «Пламя их глаз на раз превращает в пепел», «Сердца к сердцу протянуты нити из тьмы веков / и сияют подобно сотням свечей-очей», и в анафорах: «Расцветали на небе звёзды, / Распевались на ветках птицы».

Автор идет за традицией, которая диктует заполнять все лакуны в выбранном метре, встречаются необязательные слова, явно втиснутые для точного соблюдения размера. Эти рамки заданы бардовским происхождением поэтики Александра, их изначальной песенностью. Хочется большей свободы и смелости — возможно, этого стоит ожидать на следующем качественном витке. Впрочем, в самых удачных стихах этот путь уже намечен, и именно паузы, сбои и усечения делают их ритмически интересными: «Кто-то наивно думает, что у меня отнять / вправе то, что ему не принадлежит... / Я ворошу костёр, спрашивая у огня: / "Зачем жить?.."»

Не буду останавливаться на текстах откровенно слабых и ученических — такие найдутся у каждого поэта, и не о них стоит говорить. Важно, что на страницах сборника встречаются вершинные, талантливые стихи: «Ты выросла в коммуне голубей, / Общине коз, плеяде горных кошек, / И не было обоев голубей, / чем на квартире бабушки, похоже. / С дождем соревновалась алыча / в искусстве бить заклеенные окна. / Тебя учили там рубить сплеча, / и глазом не моргнув, рукой не дрогнув». Их достаточно, чтобы убедиться: Александр Коньков, безусловно, поэт. Пусть это только начало, но — впечатляющее.

Сборник открывает стихотворение «Костер» — метафора всей жизни, глубокая и многослойная, это сильные стихи: «Горит костёр на сумеречной грани, / трещат поленья, пламя рвётся ввысь. / По предрассветной, по туманной рани / приди к нему, ладонью прикоснись / к теплу». И снова кажущаяся простота, легкость, образы как будто самые тривиальные, но в финале они собираются вместе, дают кумулятивный эффект: «Три чувства: тихо, трепетно, тревожно... / Кто прорастет травою после нас? / И старо-молодые напевают: / "Как здорово, что все мы собрались". / Так искры к небу с дымом отлетают, / как наши годы, устремляясь ввысь…». И вот уже речь не о костре в лесу на рассвете, а об огне наших жизней, которые — увы! — однажды догорят, но и продолжатся в том, что останется после. У поэзии всего три темы: жизнь, смерть и любовь, и индивидуальный голос поэта проявлен в том, как именно он говорит о самом важном.

Александр говорит искренне, спокойно, бесстрашно и при этом ошеломляет, изумляет неожиданными образами. «Свежее солнце», «рельсы бегут, как бешеная борзая», «цветы заплетая в строки», «чувство его — как шерстяная шаль» — то, как Александр воспринимает, видит реальность, как преобразует увиденное и пережитое в слова и образы, и делает его поэзию подлинной.