За месяц до дня рождения
День к вечеру хмур и сиз.
Последние заблуждения
Унес комаровский бриз.
За них я цеплялась долго,
Ловила, как в бурю зонт:
Летите вдоль кромки волглой,
Умчитесь за горизонт!
Когда-то, в другом июле,
Под писк комариных нот
Я, девочка с Иссык-Куля,
Царапала здесь блокнот.
Тревожились сосны, камни:
Гроза над заливом шла,
Под серыми облаками,
Бесстрашная, я плыла...
На Финском заливе - пена.
Здесь вечный настал отлив,
Воды теперь по колено -
Отняли и мой залив!
И лето опять подводит,
И вновь небеса текут...
...Стихи уж давно не в моде.
Лишь сосны, как прежде, тут.
***
Золотятся берега склон, трава,
Корни сосен, сырой песок.
До локтей закатаны рукава,
Солнце жжет сквозь рубашку бок.
И купаться рано, и тянет, всЁ
Сняв с себя, побежать, нырнуть...
В Петербурге лето - короткий сон,
Чаще - морок, туманы, муть.
В сером мареве, облаке мошкары,
Влажной измороси болот
Нашей северной злой и слепой жары
Ожидаем за годом год.
Наконец, дожидаемся, - и тогда
График, план и дедлайн забыв,
Валим прочь из города, кто куда.
Мы - на Щучье (прости, залив...)
Но взгляни, нахмурился Посейдон,
Поскучнел, обезлюдел плес.
Отбивая свой у Борея зонт,
До парковки бежишь сквозь лес,
И, внезапно урвавший счастливый час,
Испытавший озноб-восторг,
Ощущаешь, как постарел сейчас
Лет на десять, а может, сто.
День к вечеру хмур и сиз.
Последние заблуждения
Унес комаровский бриз.
За них я цеплялась долго,
Ловила, как в бурю зонт:
Летите вдоль кромки волглой,
Умчитесь за горизонт!
Когда-то, в другом июле,
Под писк комариных нот
Я, девочка с Иссык-Куля,
Царапала здесь блокнот.
Тревожились сосны, камни:
Гроза над заливом шла,
Под серыми облаками,
Бесстрашная, я плыла...
На Финском заливе - пена.
Здесь вечный настал отлив,
Воды теперь по колено -
Отняли и мой залив!
И лето опять подводит,
И вновь небеса текут...
...Стихи уж давно не в моде.
Лишь сосны, как прежде, тут.
***
Золотятся берега склон, трава,
Корни сосен, сырой песок.
До локтей закатаны рукава,
Солнце жжет сквозь рубашку бок.
И купаться рано, и тянет, всЁ
Сняв с себя, побежать, нырнуть...
В Петербурге лето - короткий сон,
Чаще - морок, туманы, муть.
В сером мареве, облаке мошкары,
Влажной измороси болот
Нашей северной злой и слепой жары
Ожидаем за годом год.
Наконец, дожидаемся, - и тогда
График, план и дедлайн забыв,
Валим прочь из города, кто куда.
Мы - на Щучье (прости, залив...)
Но взгляни, нахмурился Посейдон,
Поскучнел, обезлюдел плес.
Отбивая свой у Борея зонт,
До парковки бежишь сквозь лес,
И, внезапно урвавший счастливый час,
Испытавший озноб-восторг,
Ощущаешь, как постарел сейчас
Лет на десять, а может, сто.
***
Ты поймешь и сам когда-нибудь:
В этом мире хрупкие предметы
Вытесняют прочные. Взять лето:
Что за мглисто-грозовая жуть?
Солнца нет – лишь тучи комарья,
Краткий отпуск отодвинут… Впрочем,
Вряд ли что-то есть на свете хрупче
Эфемерной ноши бытия.
Ты шагнешь и сам когда-нибудь
В день, когда «ничто не предвещает»,
Без предчувствия и без печали
Каждодневный повторяя путь.
Что произойдет – ни ты, ни я
Знать не можем, но по чьей-то воле
В этот день расколется на «до» и
«После» жизнь обычная твоя.
Небо упадет не на тебя –
Глыбой не расплющит, не накроет.
Рот разверстой ямы, полный крови,
Покривившись, выплюнет тебя.
Но не будет больше ничего –
Ни строки, ни дня, ни километра –
Кроме крови привкуса и ветра,
Кроме осознания: «Живой»…
Будущее – черная дыра.
Загляни в неё, постой у края,
Осязая землю, ощущая,
Как она бездонна и сыра.