Мария Фроловская родилась в 1990 году. Окончила ГМК им. Гнесиных и ЛИ им. Горького. Лауреат фестиваля молодой поэзии «Мцыри», национальной премии «Русские рифмы», фантастической премии «Синий лист». Публикуется в журналах «Сибирские огни», на интернет-портале «Полутона». Лидер группы «Травы ветра». Соорганизатор линейки фестивалей, созданных Никой Батхен. Автор книг стихов «Тростниковые сказки», «Антоновка с Авалона», «Говорю с тобой». Живет в Москве.
***
Говорят, за двенадцатым немцы зарыли клад,
отступая, ну, драпая, попросту говоря.
Говорят, за двенадцатым домом река текла
только кровью, и не замерзала до января.
Засыпает окопы черёмухой и иргой,
а в июле такая малина - помилуй, Бог!
Там безветренной ночью далёкий гуляет гром,
и над каждой воронкой белёсый встаёт дымок.
Не ходи туда! Или лучше нет, приходи,
приноси им хлеб, или яблоки и вино,
прижимайся к земле, и её прижимай к груди,
говори: "Не боли, не боли, не болей войной.
И не бойся, я никому тебя не отдам,
я куличики пёк, пирожки из тебя лепил."
За двенадцатым домом красна по ночам вода,
батарея, огонь! Батарея, не спи, не спи,
Я несу бутерброды с "российским" и "янтарём",
ощетинилась таволга взорванным кирпичом.
Я морзянкой стучу: "Мы живые, приём-приём!
Не жалейте там, не жалейте там ни о чём."
***
С праздником распиаренным, с песнями-плясками и плакатами
не имеет ничего общего боль невзрачная и неявная,
та тишина, стоявшая в мае далекого сорок пятого,
когда всё закончилось, все закончилось,
а дед мой Иван не вернулся к яблоням.
Не вернулся к жатве, не правил косу, и
не гудел под нос, на току ворочая.
Не воскрес, под Смоленском землёй забросанный,
наскоро, без звездочки и без почестей.
Тишина стояла в дому у бабушки,
забивала рот ей безвкусным мякишем,
и была живою, густой, взаправдашней,
заливала от донышка и до краешка
избу, двор, и небо, дурное, синее,
невесть с какой радости развеселое.
И когда она стала невыносимою -
превратилась в вой над полями, селами.
Он стоял, не смолкая, до самых сумерек,
опадал, стекая по позвоночникам.
...Только когда бабоньки эти умерли,
через тридцать, семьдесят лет, закончился.
***
По осыпавшимся окопам,
по заросшей передовой,
мы гуляем с тобой по тропам
у кого-то над головой.
Вперемешку с давно остывшей
сталью, в путанице корней,
Недолюбленные мальчишки
спят на вечной своей войне.
Им, почти обращённым в почву,
в снег, в рябиновые огни,
вдруг им снится, что бой не кончен?
Что в ответе за всех - они?
И горят облака над ними,
небо в дырочках пулевых.
Как сказать им - вы победили?
Как признаться им - вы мертвы,
но когда в ноябре позёмка
заметает траву и грязь,
я над вами несу ребёнка,
в полный рост идти не боясь.
Говорят, за двенадцатым немцы зарыли клад,
отступая, ну, драпая, попросту говоря.
Говорят, за двенадцатым домом река текла
только кровью, и не замерзала до января.
Засыпает окопы черёмухой и иргой,
а в июле такая малина - помилуй, Бог!
Там безветренной ночью далёкий гуляет гром,
и над каждой воронкой белёсый встаёт дымок.
Не ходи туда! Или лучше нет, приходи,
приноси им хлеб, или яблоки и вино,
прижимайся к земле, и её прижимай к груди,
говори: "Не боли, не боли, не болей войной.
И не бойся, я никому тебя не отдам,
я куличики пёк, пирожки из тебя лепил."
За двенадцатым домом красна по ночам вода,
батарея, огонь! Батарея, не спи, не спи,
Я несу бутерброды с "российским" и "янтарём",
ощетинилась таволга взорванным кирпичом.
Я морзянкой стучу: "Мы живые, приём-приём!
Не жалейте там, не жалейте там ни о чём."
***
С праздником распиаренным, с песнями-плясками и плакатами
не имеет ничего общего боль невзрачная и неявная,
та тишина, стоявшая в мае далекого сорок пятого,
когда всё закончилось, все закончилось,
а дед мой Иван не вернулся к яблоням.
Не вернулся к жатве, не правил косу, и
не гудел под нос, на току ворочая.
Не воскрес, под Смоленском землёй забросанный,
наскоро, без звездочки и без почестей.
Тишина стояла в дому у бабушки,
забивала рот ей безвкусным мякишем,
и была живою, густой, взаправдашней,
заливала от донышка и до краешка
избу, двор, и небо, дурное, синее,
невесть с какой радости развеселое.
И когда она стала невыносимою -
превратилась в вой над полями, селами.
Он стоял, не смолкая, до самых сумерек,
опадал, стекая по позвоночникам.
...Только когда бабоньки эти умерли,
через тридцать, семьдесят лет, закончился.
***
По осыпавшимся окопам,
по заросшей передовой,
мы гуляем с тобой по тропам
у кого-то над головой.
Вперемешку с давно остывшей
сталью, в путанице корней,
Недолюбленные мальчишки
спят на вечной своей войне.
Им, почти обращённым в почву,
в снег, в рябиновые огни,
вдруг им снится, что бой не кончен?
Что в ответе за всех - они?
И горят облака над ними,
небо в дырочках пулевых.
Как сказать им - вы победили?
Как признаться им - вы мертвы,
но когда в ноябре позёмка
заметает траву и грязь,
я над вами несу ребёнка,
в полный рост идти не боясь.