Марина Москалёва. Усталость металла

Блокадница

Как ни скрывай прабабушку-блокадницу,
Она наружу рвется все равно.
Блокадница не ходит в «Шоколадницу»,
Не выбросит прогоркшее пшено.
Когда меня кручина скрутит надолго,
Прабабушка – опора мне и твердь.
Она детей возила через Ладогу
И в шаге от себя видала смерть.
В промерзшем детском доме – тени по полу…
Потом, она расскажет нам потом,
Как там чулки единственные штопала,
Покуда не проснулся детский дом.
И мне еду не выбросить – так знаково.
Подход при «олл-инклюзиве» нелеп.
Но я-то помню, как прабабка плакала,
Когда, случалось, вдруг кончался хлеб.
Потомки недостойные, беспечные
Не сохранили мы ее наград.
Нерукотворны памятники вечные –
Те дети, что вернулись в Ленинград.

Две могилы

У меня на Родине никого,
Кроме двух могил.
Я присяду рядышком – вот я, вот.
Форрест, не беги.
У меня на Родине снег глубок,
И жара крута.
Размотать бы память мне, как клубок,
По родным местам.
Возле дома вслушаюсь в шум берез –
Что здесь думал дед?
Столько лет прошло и не разберёешь,
Не найдёшь ответ…
Он везучим был, он прошел живым
Через две войны.
Он смотрел со мной на степной ковыль
На краю весны.
Он простую жизнь почитал за дар.
Жил её сполна.
В памяти моей он совсем не стар –
Догнала война.
У меня на Родине липов цвет
И прозрачный мёд.
Кроме двух могил, никого там нет.
А душа живёт…

Усталость металла

У тебя минута и шесть процентов заряда.
Это супер. Большего и не надо.
Уходя за ленту, отправь мне голосовое.
И пусть это будет любое слово, только живое.
Я недавно по случаю вспомнила, прочитала:
Есть такое явление, знаешь, усталость металла.
Это про меня. Мой металл устал.
Он готов поддаться коррозии, мой металл.
Он готов, и ровесник сразу меня поймет,
Разложиться сугубо на плесень и липовый мёд…
Он от званья металла отречься готов уже.
Он мечтает упасть в траву и отдаться рже.
Превратиться в могильный крошащийся глинозём.
Мы почти не вывозим, милый. Но мы везём...
Но только скажи мне, скажи мне, что ты живой,
И мой металл засверкает сабельной синевой!
Будет быстрым как ртуть, светлым, как серебро,
Будет звать меня в путь, толкать – причинять добро.
Взмоет в небо решетками телебашен,
Станет рельсами, станет плугом для новых пашен.
Будет внутренний стержень – не выгнуть и не сломать.
Будет нервно курить в стороночке сопромат…
Мой металл самолётным крылом качнёт над Москвой.
Ты только скажи мне, скажи мне, что ты живой…

Ангелы

Как обидно дожить до победной весны
И упасть от случайной пули!
Словно ангелы, сдюжив года войны,
Отвлеклись, обнялись, уснули.
Словно кто-то сказал им – ребята, ша,
Скоро дома напьемся чая…
И какая-то выжженная душа
Спину выцелила случайно.
И исход войны уже ни при чем:
Только месть, только боль и злоба.
«Вот, – он думал, приклад уперев в плечо, –
Вот он гвоздь вам всем в крышку гроба»…
А тебя уже дома, конечно, ждут:
Двигать стройки, поля готовить.
Но другие ребята с войны придут –
А тебе-то и так – везло ведь!
И не кланялся пулям, но был храним
Чьей-то волей, любовью чьей-то.
Что за музыка льется к тебе сквозь дым?
Это флейта. Конечно, флейта!
Плачет музыка, плачет, зовет, поет,
Отпевает тебя, упавший…
Скоро встретит тебя твой небесный взвод,
Что позиции занял раньше.
Смыты порох и пыль, их лица свежи,
Светят взгляды, блестят медали.
А ребята ведь тоже хотели жить,
И их тоже, конечно, ждали…
Только ангелы, сдюжив года войны,
Не предвидя случайной пули,
Посреди этой бурной, шальной весны
Отвлеклись, обнялись, уснули.