Александр Коньков. Джевдет

Джевдет

Как штурмовали Днепр наши отцы и деды —
Ни ради памяти, ни ради медалей, ни ради веры.
Год сорок третий — было ещё далеко до Победы.
Пели «Катюши», цвели-расцветали вербы.
Небо в оспе зениток над чистотой полей.
А у костра Ваня и Женя, или Вано и Джевдет:
— Ай, ты ж мусульманин — перед штурмом не пей!
Всё это — наша земля, нам держать за неё ответ.
Русский, татарин, даргинец, аварец, калмык.
— В атаку! — кричит командир, строчит пулемётная лента.
Дым буркой чёрной овцы скроет блистающий миг.
Лета бы, того самого крымского лета.
Игры в войнушку, принесённые со двора,
затягиваются на много кровавых лет.
И переваливаются танки, и кто-то кричит “Ура!".
— Ваня, давай я перевяжу? —
— Хуже тебе, Джевдет...
— Ванька, это, возможно, последняя сигарета...
— Что же ты, Женька, голову опустил?
— Видишь, там ваша церковь нашей луной согрета?
Выкинем фрицев с Родины, лишь бы хватило сил!
— Дойдём до Берлина, Вано?
— Дойдём до Берлина, Джевдет!
И они это сделают — иного выхода не дано,
и проходят его насквозь, превращаясь в Свет.

Березы и бирюза

Кто сгорает свечой окопной, кто в Донецк спешит автостопом,
кто потеет, пугаясь копов, стоя в пробке на Верхний Ларс.
Кто — цветами к могильным плитам, кто — талантливым и убитым
прорастает сквозь чёрный битум, не окончив и первый класс...
Кто, мучительно выбирая между адом земным и раем,
не найдёт ни конца, ни края — то берёзы, то бирюза.
Пусть победа врагу не снится. В русском небе летит Яр-Птица,
оживляя в пороховницах спящий порох. Открой глаза.
Дорожающие билеты, некрологи патронной лентой
в соцсетях. И свои две лепты каждый вносит в любви казну.
По-орлиному двухголовый мир сиянием расцелован
и вплетает святое слово в необъявленную весну...

Всеволоду Остену

^{Писателю, поэту, узнику концлагеря Маутхаузен,}

^{автору книги «Встань над болью своей»}

Что говорим обычно мы ветеранам?
Благодарим, не делая старым ранам
легче. Всё то, что отнято и дано им,
в сто раз страшней всего, над чем тут мы ноем.
Очень и очень важно сказать «спасибо»
так, чтобы в этом слове хватало силы.
Для расколотых судеб никто не найдёт мастики.
Так благодарность превращается в две гвоздики.
Сделанное пожертвование. Подарок.
В этой тетради нельзя допустить помарок.
Это лишь с виду выглядит очень просто.
Что я сказал бы, встреться мне лично Остен?
Молча пожал его золотую руку.
Словно отцу, наставнику или другу —
или всё сразу, просто слегка иначе.
Но он давно на облачно-звёздной даче.
В память о нем буду распоряжаться даром
выдерживать все полученные удары.
Даже цикуту и ту принимать как вызов.
Вставать во весь рост над болью, ее принизив.
Брать нечеловечью силу из ниоткуда.
Молчания — тысячелетие. Не минута.


Невод блокады

Светом хлещущим прожекторов
Больно исполосовано небо.
Вся Нева фрицем поймана в невод,
Но война не получит улов.
Юнкерс иссиня-черный ревет,
Не попавший ни в город, ни в ноты -
Хвост пробит и распорот живот,
Падай, падаль, в холодные воды,
Достигая последнего дна,
Не видать тебе более неба!
Таня пишет "осталась одна",
Даниил умирает над хлебом.
Примерещатся в водах Невы
Не кресты, а венки незамужних
Из не стоптанной "Тигром" травы.
Кличет матушка к печке на ужин.
...Жаль, что мы года три как мертвы.

Две тысячи сердец

^{В ночь с 22 на 23 июня 1941 года была принята резолюция, очень короткая. Она гласила, что комсомольская организация МГУ считает себя полностью мобилизованной на всё время войны на выполнение любого задания партии и правительства.}

^{- Анатолий Сергеевич Черняев, советский историк, студент исторического факультета МГУ военных лет}

Две тысячи сердец от парты и доски —
За сединой в виски, навстречу эшелонам,
Что едут в Ашхабад, шагнули прямо в ад,
Вчерашние студенты — под красные знамёна.
От кафедры ли, нет, учёный ли, поэт —
Их путь пролёг строкой, пронзив Берлин и Вену.
Их подвиг боевой от нашей Моховой
До битвы огневой, что помнят эти стены.
В сапёры — геофак, философ — политрук,
Замкнулся связи круг: ведь физик за связиста,
И помогал вышмат во мгле координат
Направить наш снаряд на логово фашиста.
И всех не перечесть, героев не забыть —
От Ракобольской, Рябовой и до Мусы Джалиля.
Две тысячи имён. Земной дарю поклон
Я каждому из вас за то, что победили.
Несу букет гвоздик к трём стеллам МГУ,
А вдоль бежит студент, перешагнув экватор.
И памяти — моей и тысячи людей —
Неугасим огонь у сердца Alma Mater.

Второй День Победы

Неизвестно, какая дата будет у этого дня,
Может, и вовсе настанет он без меня.
Устареют маскхалаты, как маски после ковида.
Не случится никакая, конечно же, dolce vita —
будет жизнь, наша, сладкая, словно пряник.
Рыжий конь Апокалипсиса отпрянет,
Полетит в чисто поле русская птица-тройка
К самовару с блинами в избах да новостройках.
Тот, кто звался солдатом, воином и бойцом,
Снова станет сыном, братом, дедом или отцом,
Словно щеки родные Матушку-землю сырую
непрерывно целуя, целуя, целуя, целуя.
Выдохнут волонтеры, собиравшие на квадрокоптер,
Мастерившие свечу за свечой окопной.
И сестренка накормит с ложечки старшего брата,
что качал ее на могучих руках когда-то,
Он обнимет ее светлеющими глазами.
А почему так, вы поймете, пожалуй, сами.
И раздавит змею Гошка, пацан соседский,
Повергая зло удалью молодецкой.
Вознесется хвала бессмертным, родным, крылатым.
День Победы настанет в две тысячи
Двадцать
Пятом.