Вера Калмыкова. Вятка Александра Вепрёва

Вера Владимировна Калмыкова — поэт, филолог, искусствовед. Родилась в 19567 г. в Москве. Кандидат филологических наук, преподаватель, редактор, литературный и арт-критик. Член Союза писателей г. Москвы. Автор нескольких сотен книг и статей по истории искусства и литературы, вышедших в России и за рубежом. Область исследовательского интереса — поэзия и изобразительное искусство XX в. Две поэтические книги вышли в Милане и в Москве. Лауреат конкурса «Книга года» (2010). Лауреат премии им. А. М. Зверева журнала «Иностранная литература» (2011). Член жюри международного фестиваля «Всемпоэзии». Лауреат всероссийского фестиваля «Покровский собор» (2025).

Место и время поэзии — родной язык. Провинция, столица, лес, небо — её темы. Поэзия не локализуется географически, поэт, в отличие от человека, не живёт нигде, кроме личного хронотопа, а привязка к конкретной точке на карте — главным образом попытка соединить биографию, реальность и искусство. Так происходит у классиков второй половины XX — начала XXI века, например, Николая Рубцова или Олега Чухонцева, у поэтов-почвенников. Та же самая ситуация — в книга Александра Вепрёва «Вятка — древний городок» (Киров, 2024).

Провинциальный текст русской поэзии — явление лиминальное: авторы всегда балансируют на границе пространственных особенностей города и деревни, истории и современности. Такая ситуация обусловлена реалиями, ведь социальное и культурное время вдали от мегаполисов течёт иначе благодаря медленной трансформации прежде всего городского ландшафта. Вятка, отправная точка для создания общероссийского художественного пространства в книге Александра Вепрёва «Вятка — древний городок» (Киров, 2024), являет собой ещё одну границу — между Средней Россией и Сибирью. И если ландшафтные приметы в стихах Вепрёва могут быть соотнесены почти с любым старинным городом России («деревенский квартал с городской телевышкой»; «Вон стоит у сарая мужик с батожьём, // целит взгляд свой в пределы заснеженной крыши…»), то психологический портрет вятчан, пожалуй, единичен:

^{Живём, одетые в пальто,}
^{в полупальто, в меха, в манто —}
^{на улицах и в электричках,}
^{в лесах, в заснеженных полях…}
^{В сибирских наших городах}
^{живём, как будто по привычке.}
^{Нам ни к чему бранить погоду,}
^{живём в одежде.}
^{Нам-то что!}
^{А если что — найдутся спички,}
^{костры наладим в электричках,}
^{в домах, а троллейбусах,}
^{в авто…}

(«Вятские-хватские»)

Нарочитая небрежность рифмовки, повторы в этом случае сближают литературный текст с городским просторечием. Сам по себе этот приём типичен для отечественной лирики (назовём лишь несколько имён — Ника Батхен, Стефания Данилова, Кира Грозная, Марина Марьяшина, Галина Шубникова и др.). В указанном произведении Вепрёва текст становится не только авторским, но и как бы общегородским, написанным от лица коллективного субъекта.

В 2024 г. Александр Вепрёв стал победителем во Всероссийском поэтическом конкурсе «Вятка — родина русской романтики». Он соотносит своё творчество с родным городом, а через него — с Россией в целом, и саморефлексия в культуре связана для Вепрёва в равной степени и с малой родиной, и с большой, но одновременно — и с творческим процессом:

^{Я тоже мчусь! Я скопище пиров}
^{не вспоминаю, как бы по привычке.}
^{и стук колёс в железной перекличке}
^{напоминает стуки стаканóв…}
^{Напоминает с грохотом о том,}
^{что все мы смертны, все мы имяреки,}
^{что родина одна, мы с ней навеки,}
^{где б ни были, с крестом и под крестом.}

(«На родину!»)

Работа этого поэта со словом разворачивается во всём объёме отечественной литературы начиная с XII в., когда было создано «Слово о полку Игореве», и заканчивая самым современным периодом. Очертить таким образом хронологические рамки важно, поскольку Вепрёв взаимодействует с широким спектром языковых и речевых явлений (от просторечия до высокого стиля классической лирики) и на любых уровнях — от фонетического и лексического до жанрового. Их сплав и составляет основу его идиостиля. На одном полюсе — «Вятские-хватские», на другом — образцы высокого лиризма:

^{Вот и дверь — ледяная доска,}
^{я стучу, но никто не откроет.}
^{и в душе одинокой — тоска,}
^{будто дерево в поле кривое…}

(Снеговая звезда)

или меткие житейские наблюдения, укрупнённые художественным ви́дением. Обыденные ситуации — мать шьёт дочери свадебное платье, внук занимается строительством — здесь обретают иной, хочется сказать — бытийственный статус, ибо в стихах утрачивают чисто практическое значение и превращаются в деяния против неба на земле:

^{И на облако порою}
^{это платье походило,}
^{только женскою рукою,}
^{а не ветром шито было.}

(«Платье»)

^{Пляшет жёлтый луч щепы в кудряшках,}
^{тешет внук сосёнку для слеги.}
^{Брёвна, как полоски на тельняшке,}
^{друг на друга ровненько легли.}

(«Кровное дело»)

В первом случае это происходит за счёт сравнения, во втором — благодаря метафоре пляшущего луча-щепы и звукописи.

Стиль Вепрёва, как можно догадаться, неоднороден. Серьёзный культурный багаж виден по многообразию пластических решений в книге. Разделы в ней собраны по стилистическому принципу. Так, в первом, «Это старая Вятка вселилась в меня…», в духе Давида Самойлова («учусь писать у русской прозы») говорится о чувстве Родины, в частности, через ощущение родного дома. Частый «домашний» мотив у Вепрёва конкретен («Колокольчики»), но он отзывается глобальной историей прошедшего века:

^{Мне соседка вчера рассказала о том,}
^{что наш дом, обнесённый непрочным забором,}
^{пусть в подвале давно пахнет гнилью и льдом,}
^{оказался прочнее снесённых соборов.}
^{Оттого ли печально и радостно мне,}
^{что такие же точно дома и домишки}
^{образуют квартал в городской тишине,}
^{деревенский квартал с городской телевышкой!}

(«Прощёное воскресенье»)

В другом же стихотворении, «Вышел в поле — поле перейти…», речь заходит об эпохе Дмитрия Донского — но и до неё с русского поля рукой подать.

Патриотические чувства у русских на удивление неизменны: как в годы создания «Слова о полку» было, так и доныне осталось: поля, леса, даль, ширь, небо. «Русь, российская земля — // всё леса да поля...» («Грузовик»). Как будто они у нас особенные, эти луговые тропинки и трудный хлеб («Ненастья благодать»)…

Русская связь с землёй, в самом прямом смысле — с той субстанцией, которую топчем (и далее по Ахматовой: «ложимся в неё и становимся ею»), откуда растут «ноги крови» (Есенин), пожалуй, уникальна. Добавим и особенность национального менталитета, а именно несклонность к патетике. Нам лучше так: «На карте страны // малая родина походила на курицу-петуха» («Курица-петух»). Или так: «…не припомню, чтобы пела, // склоняясь надо мною, мать моя, // лишь чувствовал, что рядом то и дело // она в те дни была и что ни дня // не выжила б оторванной от крова, // от нашего пристанища отцóва, // где я грудной, зову её, зову» («Мать»).

Ещё одна черта — стремление быть такими как есть, и она в стихах Вепрёва отражена словами простыми и ясными, тоже как есть:

^{Старушка жизнь живёт без передела:}
^{и муж погиб, и сын её — бандит.}
^{Ведь если говорить придётся мне}
^{о родине от имени державы —}
^{я вспомню бабкин дом, святой и правый,}
^{и царство снега в тёмной белизне.}

(«В тёмной белизне»)

Ритм стихотворений то сказовый, то классический, то частушечный. Звучит голос ролевого или коллективного героя: «— У Ивана — сын в Афгане, // у Сашко — на Колыме!» («Треска, тресочка»), говорит анонимный участник разговора всех со всеми. Стихотворение «Треска, тресочка» обманчиво просто по задаче передать обычный разговор в советской очереди: не всякий заметит, что оно богато оркестровано созвучиями. В «Армейской муштре» автор выводит образ старшины, тренировавшего молоденьких курсантов до изнеможения и будто знавшего, что мальчишкам предстоит Афганистан и именно его трудная наука убережёт их от гибели. Собирательный народный герой Вепрёва един, неделим на поколения и не оценивается сквозь призму социальных обстоятельств — лишь сквозь призму любви. Так, поэт берёт эпиграфом известные строки Е. Винокурова «Серёжка с Малой Бронной // и Витька с Моховой...» о погибших в годы Великой Отечественной и предпосылает их стихотворению о героях лихих девяностых и их неспящих матерях:

^{Сгоревший Колькин «мерседес»,}
^{и ресторан в Уве,}
^{и долетевший до небес}
^{Володькин «BMW».}
^{Никто не даст теперь ответ...}
^{Умчались в мир иной}
^{Серёжка-тяжелоатлет}
^{и Витька с пацанвой.}

(«Чёрный лёд»)

Такой же парный образ, близкий к винокуровскому — Никита да Серёга, —аллюзионный на знаменитые «Облака» В. Егорова, использован в «Затёсах (Вместо сказки)» в четвёртом разделе.

Давая высказаться парному или коллективному герою, Вепрёв незаметно, но последовательно сводит всеобщее начало к личностному: «Дарья говорит о себе, Клара говорит о себе… Виктор говорит о Дарье, Фёдор говорит о Кларе… Дарья говорит о Фёдоре, Фёдор говорит о Кларе… всё равно — о себе, о себе...» («Разговоры»). На этой волне автор вступает в многоголосый хор персонажей со своей партией, которую можно, пожалуй, назвать чисто лирической. Метафора у Вепрёва обнажает непреодолимую поэтическую тягу к преображению: «Тьма горит над тамбовским лесом!» («Путевые видения»), «субботний день пропёкся, как суглинок» («Ау!»). Подобным сочетанием чистого высокого лиризма («Сад», «Кар-р!») с вниманием к носителю низовой речи могли похвастаться далеко не все поэты и некрасовской школы, а в современной поэзии не так много.

Кстати, идиллия «Топотуха» (третий раздел сборника) показывает, что сопоставление с Некрасовым не домысел досужего критика: ассоциация с «Кому на Руси жить хорошо» возникает на первой же странице.

Стилистическое многоголосие Вепрёва — ещё одно доказательство, что обманчиво простое, повседневное говорение и речь высокая, по-бальмонтовски изысканно-медлительная не просто близки, но выходят из одного источника. И даже постмодернистская ирония — ещё один тон на интонационной палитре Вепрёва — звучит не отрицанием, а утверждением связи с классикой:

^{Листы кругом, куда ни посмотри, —}
^{тона, полутона, они повсюду}
^{лежат как снег и почерком кривым,}
^{как скрепами, к судьбе снегов прибиты.}
^{Как, впрочем, эти белые стихи,}
^{которые, увы, не бдят за этим...}
^{Не бдят. Зачем им бдеть?..}

(«Кар-р!»)

Но точно ли это постмодернисткий приём? Тексты из второго раздела книги, «Коровы в перьях пролетают над Вяткой…», как будто убеждают, что да, и литературные ассоциации то с обэриутами, то с неким обобщённым текстом девяностых неслучайны. Конечно, нельзя пересечь ту или иную литературную эпоху и не унести на коже её капли; однако, думается, что абсурд Вепрёва теснее связан с другим, более древним первоисточником, к которому, кстати, восходит и творчество поэтов ОБЭРИУ. Я разумею тот жанр народной сказки, который называется небывальщиной и распространён не в такой степени, как сказка волшебная или бытовая. Намеренное разрушение причинно-следственных связей в фольклоре — «Пошёл мужик на лыко гору драть. Увидал — на утках озеро плавает» и т.д. — и метонимизация, которой, конечно, обэриуты научились в фольклоре, порождают остранение, нужное Вепрёву, чтобы разрушить автоматически срабатывающие связи явлений: «Так детские качели, дающие понять // новую реальность действительности, // в действительности остаются детским аттракционом, // пока не перестанешь мыслить // придуманными образами, // умеющими становиться реальностью, // проделывая путь во времени и пространстве, // хотя любое движение во времени и пространстве // возвращают двигающееся тело туда, // откуда началось движение». Однако попытка остранения как литературного приёма у Вепрёва упирается в странность самой жизни:

^{Дятел был добрым, он настукал всем}
^{долгую жизнь: тук-тук, тук-тук…}
^{Даже тем, кто через два года уйдет на войну}
^{в другую страну — выполнять интернациональный долг}
^{в Афганистане, откуда вернутся не все живыми}
^{и здоровыми, правда, настоящими победителями}
^{и с настоящими медалями.}
^{«Гитлер капут!», «Хенде хох!», «Аллах Акбар!»,}
^{«ИншаАллах!», тук-тук…}

(«Класс немецкого языка»)

Или атака лесных блох на фрицев в подмосковном лесу («Covid-19, или Лесные блохи 41-го»), «Тихий Днепр» с двумя вариантами развития событий, «Крыша».

Манипуляция Вепрёва с прошедшим временем — «уйдёт» вместо «ушёл», хотя речь идёт о давно прошедших событиях, — позволяет читателю переместиться уже в жизненную, а не литературную ситуацию, и оценить её бытийственную невозможность — хотя, как мы знаем, она имела место.

Последний раздел книги — переложение «Слова о полку Игореве» с предисловием автора и словарем. Использован авторский приём «матрёшечного верлибра», теорию которого Александр Вепрёв разрабатывает с начала 2010-х гг. Известно, что базовый, идентификационный текст для родной словесности, её отправная точка, «Слово…» с момента первой публикации привлекает филологов и поэтов и будет, вероятно, привлекать с неослабевающей силой. Строго говоря, перевод «Слова…» невозможен — слишком много в нём тёмных мест, которые, вероятно, так и останутся тайной словесности.

То, что в своём переложении сделал Вепрёв, видится на сегодняшний день оптимальным для знакомства с памятником родной словесности. Исходный текст в доступном нам виде существует, как известно, в естественной для Средневековья форме сплошного письма, сопоставимой с современной прозаической. Вместе с тем, как определил современный знаток поэтической техники, «<…> если брать “природную”, домонгольскую (и при монголах еще длившуюся) русскую поэзию — “Слово о полку Игоревом”, “Слово о погибели русской земли” — то это самый что ни на есть “верлибр”». Свободный стих уже был использован Д. Лихачёвым (первое издание 1952 г.), правда, без обозначения формы верлибра, что, безусловно, объясняется временем публикации — советская культура такого стихосложения до поры до времени не принимала. Лихачёв бескомпромиссно стремился сохранить все особенности оригинала, оставив современности лишь крошечные смысловые лазейки. Избранный Вепрёвым принцип переложения позволяет избрать компромиссный путь: с одной стороны, обаяние оригинала сохранно, с другой — современного читателя, особенно молодого, не отпугивает архаика стиля.

Книга «Вятка — древний городок» со своей сложной внутренней структурой выглядит не сборником, как обозначено автором, а именно книгой — целостным текстом со смысловыми и образными перекличками. Так и стоит её воспринимать, а читать лучше от корки до корки.

И последовательно, согласно авторскому замыслу.