Елена Александровна Жамбалова — российская поэтесса. Мать четверых детей. Всю жизнь прожила в Бурятии. Публиковалась в журналах «Байкал», «Сибирские огни», «Знамя», «Новая Юность», «Огни Кузбасса», в «Литературной газете», в сообществе «Всемпоэзии». Автор книги «Мороженое для внутреннего ребенка». Лауреат премии «Лицей» 2018 года. Участник Международного Форума молодых писателей, известного в литпроцессе как «Липки». Её творческий метод объединил силлаботонику и верлибр. Многие стихотворения Елена создавала в прямом эфире, публикуя сразу в социальной сети, могла удалить через пару дней. Умерла 19 июля 2025 года (39 лет) от остановки сердца. Разрешение на публикацию было дано Леной еще при жизни.
***
лучше б ты там осталась,
в тёплом барачном детстве.
суп из пакета, гречка
выданная собесом.
помнится, вышивала,
было красиво, честно —
алое на небесном,
алое на небесном.
верно, что света много.
вот и пока ты плачешь
сын твой мизинцем трогает
маленький одуванчик.
разве ты их не любишь?
разве тебе здесь плохо?
алое на небесном
сердце твоё, дурёха.
* * *
отец возвращается с калыма
летит апрельским голосом над Чулымом
Ленкаааа
и деньги, вернее, их остатки
на, отдашь мамке
а ты куда
да я щас
куда ты
да я щас
только верну топор
и стоишь, и смотришь ему в спину
до сих пор
лучше б ты там осталась,
в тёплом барачном детстве.
суп из пакета, гречка
выданная собесом.
помнится, вышивала,
было красиво, честно —
алое на небесном,
алое на небесном.
верно, что света много.
вот и пока ты плачешь
сын твой мизинцем трогает
маленький одуванчик.
разве ты их не любишь?
разве тебе здесь плохо?
алое на небесном
сердце твоё, дурёха.
* * *
отец возвращается с калыма
летит апрельским голосом над Чулымом
Ленкаааа
и деньги, вернее, их остатки
на, отдашь мамке
а ты куда
да я щас
куда ты
да я щас
только верну топор
и стоишь, и смотришь ему в спину
до сих пор
***
Лицом уткнуться в стопку полотенец –
Мороз и хвоя, и немного хлора.
Беззубым ртом агукает младенец,
В молочной каше будущее слово.
Теперь опять считать деньки до мая
И цокать языком по-деревенски.
Так токает утюг, металл сжимая,
Так звенькает, сдвигаясь, занавеска.
Зимою страшно печь закрыть с угаром,
И ждёшь, когда угли́ погаснут в пе́чи.
Задремлешь. А короткий стон гитары
Окликнет вдруг совсем по-человечьи.
***
Кто долго плачет, всхлипывает долго.
Мирись, мирись, уже седоволос.
И, вздрагивая, выходи на воздух —
Так сладок воздух после горьких слёз.
И кажется, он пахнет детским мылом,
И мамой, и подаренным щенком.
Да было ли? С тобой ли это было?
Иди, прижмись заросшею щекой
К шершавым доскам серого забора,
В колени дома рухни, поклонись.
Мирись, мирись. Отсюда он разорван —
Твой мир с собой. Прости. Соединись.
Лицом уткнуться в стопку полотенец –
Мороз и хвоя, и немного хлора.
Беззубым ртом агукает младенец,
В молочной каше будущее слово.
Теперь опять считать деньки до мая
И цокать языком по-деревенски.
Так токает утюг, металл сжимая,
Так звенькает, сдвигаясь, занавеска.
Зимою страшно печь закрыть с угаром,
И ждёшь, когда угли́ погаснут в пе́чи.
Задремлешь. А короткий стон гитары
Окликнет вдруг совсем по-человечьи.
***
Кто долго плачет, всхлипывает долго.
Мирись, мирись, уже седоволос.
И, вздрагивая, выходи на воздух —
Так сладок воздух после горьких слёз.
И кажется, он пахнет детским мылом,
И мамой, и подаренным щенком.
Да было ли? С тобой ли это было?
Иди, прижмись заросшею щекой
К шершавым доскам серого забора,
В колени дома рухни, поклонись.
Мирись, мирись. Отсюда он разорван —
Твой мир с собой. Прости. Соединись.
***
Я лежу на спине, и железо стучит подо мной.
И скрежещет, и мнётся звенящее чёрное тесто.
Этот поезд везёт меня к мужу и детям, домой,
Из далекого, странного, невероятного места.
Позвоночником чувствую каждый порельсовый лязг,
Наслаждаясь и мучаясь скрипом литого металла,
Я дышу через раз, вспоминая тебя каждый раз
То сжимаю, то глажу рукой уголок одеяла.
Мне приснился мой двор, где росла до двенадцати лет.
Мне приснился отец – и во сне он опять умирает.
Меня звали спуститься, я просто сказала им «нет»,
Я как полка, холодная, верхняя и боковая.
Хорошо, что внизу краснокепочный мелет пургу,
Развлекая девчонку с противным писклявым прононсом.
Хорошо, что уже на Байкальском ползём берегу,
Где никто не пристанет с каким-то дурацким допросом.
Снова ты в голове. И твоих удивительных глаз
Обжигающий ветер, и жизнь вереницей – в минуте...
Раз два три, раз два три, раз два три, и последнее – раз.
Поезд замер. В мой город посыпались новые люди.
И в последний июльский – ступила на землю нога.
И сошлась композиция чёртова кольцевая.
Я забуду тебя уже завтра. А ты – никогда.
Потому что я самая лучшая и живая.
Я лежу на спине, и железо стучит подо мной.
И скрежещет, и мнётся звенящее чёрное тесто.
Этот поезд везёт меня к мужу и детям, домой,
Из далекого, странного, невероятного места.
Позвоночником чувствую каждый порельсовый лязг,
Наслаждаясь и мучаясь скрипом литого металла,
Я дышу через раз, вспоминая тебя каждый раз
То сжимаю, то глажу рукой уголок одеяла.
Мне приснился мой двор, где росла до двенадцати лет.
Мне приснился отец – и во сне он опять умирает.
Меня звали спуститься, я просто сказала им «нет»,
Я как полка, холодная, верхняя и боковая.
Хорошо, что внизу краснокепочный мелет пургу,
Развлекая девчонку с противным писклявым прононсом.
Хорошо, что уже на Байкальском ползём берегу,
Где никто не пристанет с каким-то дурацким допросом.
Снова ты в голове. И твоих удивительных глаз
Обжигающий ветер, и жизнь вереницей – в минуте...
Раз два три, раз два три, раз два три, и последнее – раз.
Поезд замер. В мой город посыпались новые люди.
И в последний июльский – ступила на землю нога.
И сошлась композиция чёртова кольцевая.
Я забуду тебя уже завтра. А ты – никогда.
Потому что я самая лучшая и живая.