Владимир Зантария. Бабушка Елана

Отсвет умиротворительных воспоминаний

Годы и мысли все чаще возвращают меня на старую стезю.
Вот мерещится мне бабушка Елана,
Несущая на своих хрупких плечах вязанку хвороста.
Освободившись от непосильной ноши,
Она норовит повесить на очажную цепь
Большой чугунный котел с крупой для мамалыги.
В него вмещалось, как минимум, десять порций.
Из смежной комнаты доносится равномерный отстук сита
Для просеивания муки.
Это невестушки делают тихо-молча свое дело,
Из старого сита сыплется кукурузная пудра.
Я и по сей день слышу приятный запах
Очажного дыма и густой бабушкиной мамалыги.
Вот всплывают из тумана памяти картины:
На балконе нашего дома моют руки- по старшинству
И младшинству– мужчины, только что
вернувшиеся со вторичной прополки кукурузы.
Им подают белоснежные полотенца наши девочки,
Они держат их на руках, словно белые фартучки.
Слышно, как на багровых углях
булькает в глиняном горшке лобио,
Осталось только покрошить в него кинзу. укроп и мяту…
Бабушка Елана все суетится, вот вижу:
Достает она с надочажной плетенки для копчения сыра
Большой ароматный кружок сулугуни.
Наши разленившиеся, полусонные кошки,
Не выдерживают: начинают жалобно и пронзительно
мяукать, можно подумать, они так проголодались,
Пока круглые сутки балдели, сладко греясь и мурлыча
на краю нашего старого камина.
Вот мы все садимся за длинный буковый столик
Поочередно, строго блюдя этикет.
Но бабушку Елану усадить за стол не можем,
Она хлопочет, обслуживая всех нас,
Как бы, не доверяя своим невесткам…
«Авось, что-то упустили, не так подали на стол…»
Эх, как я скучаю по тому времени, по тем обычаям…
Не помню, чтобы кто-то остался не накормленным,
Или кто-то продрог от холода.
Все чаще щекочет мне ноздри сладкий запах очажного дыма.
Июльское знойное солнце, чуть приоткрыв наши двери,
С каким-то детским любопытством и озорством
Заглядывает в комнату, где мы обедаем всей семьей…
Заглядывает солнце, как запоздалый гость.
Эх, какое время шлет мне ласковый привет
С того берега полноводной реки
Под названием «Жизнь».

Сухумская барахолка
Перевод с абхазского Миясат Муслимовой

Барахолка рядом с рынком — это чудо-уголок.
Что нельзя найти в Сухуме? Запасайся смело впрок:
Все дары эпохи рядом — вот полезный инвентарь,
Ободки для бочки, пилы, нержавеющая сталь
Вот коса, как будто рухлядь, та же бритва – так остра!
Вот стамеска угловая, та же сталь, и пусть стара,
Но старинная закалка — это дело – не шути!
Пятна ржавые на ручке? Очень просто соскрести!

Вот сверло для нужд хозяйских, просверлим ярмо быкам,
Сколько стоит? Вполне сносно. Всё! Решили - по рукам!
Не утюг на углях – гиря, но надёжен, словно друг,
Там, поодаль, видишь, – медный николаевский сундук.
Полон, верно, с дней далеких грудой старых медяков,
Цепь очажная – потрогай! Звенья словно из оков.
К старику иду вдоль ряда. Он стоит, седоволос.
Перед ним подковы, книги разглядеть мне удалось.

Меж киркою и лопатой блекло прячутся тома:
Здесь Бальзака и Ремарка отдадут как задарма,
Дальше гайки всех размеров и такие же болты,
Стремена с налетом синим - купоросные следы.
Для чего они, я думал, если нет у них седла?
В чем их ценность? Просто деньги? Потому что старина?
Долго я стоял у трона – табуретки, а на ней
Генеральские погоны – тени маленьких вождей.

Вот портреты - Сталин, Брежнев…. Не картины, а лубок,
Фон великим - сковородки, старый чайник, коробок,
И меж ними отрешённо продавец, старик седо,
Над страницами газеты водит белой бородой.
Есть в Сухуме рядом с рынком живописный уголок,
Чудеса на этом поле – я их всех увидеть смог,
Но хотя и колобродил, рыскал, видел, узнавал,
Сам не понял, что конкретно, но чего-то я искал…

Размышлял и наблюдал, любопытством одержим,
Может, был заворожён я жизнью пройденной, былым.
Эх, страна была какая! Где держава, где она?
Как цунами в одночасье, смыла мутная волна,
Разметало все народы, опрокинут наш ковчег,
Океан Страны Советов превращен в полоски рек,
Кто-то в хаосе потерян, кто-то выплыл к берегам.
След былого – барахолка или в сердце тайный храм?