Классикам

Ника Батхен. Ахматова

В гробу лежала мертвая старуха.
Нева не выла. Небо онемело.
Ссыпались на лицо крупинки мела.
Останки от стихов. Труха от духа.
Богатство обесславленной богини.
Июньский иней, мартовские иды.
Район Парнас. Бесперспективность вида.
Печать ладони в херсонесской глине…
Спал Летний сад. Отмалчивались дачи.
Жираф бродил по площади вольера.
Наследники Шекспира и Мольера
Делили прах, отчаянно судача.
Пылились вазы, розы, книги, шали.
Дрожали письма, пламя предвкушая.
И жизнь была хорошая. Большая.
Слова и смерти нет, не помешали.
Снесла ворона весточку Марине -
С ней в сорок первом не договорили.

Лариса Пушина. Ветер

Во все пределы…

Б. Л. Пастернак

Царит поток инсайтов, озарений,
чарующих глубин и явно средних,
пределов из моментов тет-а-тетов,
чудес полётов множества поэтов.

Над ярким Болдино танцует ветер:
сумел найти великое — и в цвете.
В Тарханах с гением играет лучик.
Италию рифмует Бертолуччи.

Высоты Джонсов, Оуянов, Бланков
любимы облаками стихобланков,
горам без ритмов холодно и дико,
эпична шалость лунного индиго.

Наталья Нестерова. Конечно, Пушкин!

Л.Эпштейну

У нас в стране любой усёк,
что Пушкин - это наше всё,
чеша огретую макушку:
кто будет алгебру учить, -
звучит, как колокол в ночи, -
наверно, Пушкин?
Копать ли ров, сажать ли сад
или "Онегина" писать -
конечно, Пушкин!

И мы под пушкинской звездой
в стране извечно молодой,
развесив уши,
бежим, как белки в колесе,
не пушкины, а просто все,
возводим, рушим...
Читать с листа, писать спроста -
всё это тоже па-хо-та,
ведь правда, Пушкин?

Сергей Адамский. Комарово

Рождённые иными временами,
Не знавшими соблазнов интернета,
Следят за суетящимися днями
Свидетели последнего сонета.
Над ними – небо. Лето льётся сверху.
В нём плавают прошедшие проверку
На верность беспричинной красоте.
В нём празднуют ушедшие внезапно,
Отчётность отложившие на завтра,
Хранящие святой нейтралитет.
Внизу поэт – бескожий и бескостный –
Суёт в стихи находки и убытки.
Качаются ахматовские сосны,
Сверкает одуванчик у калитки.

Марина Марьяшина. Золото Пушкина

...золотую серьгу продевая в ухо,
он взглянул, как солнце легло на воду,
подкурил чубук и окликнул внука,
и махнул рукой на гурьбу народа,
в отдалении севшего в круг на лавках
– расскажи нам, дедушка, про цыгана, –
так сказала девочка в синих плавках
и на дудочке грустное заиграла.
Дед поправил кудри, и вдруг погасла
для него пустыня, где звёзд числа нет.
Только тёмная бездна текла, как масло,
и шептала: «раз – и тебя не станет».
Лишь успел сверкнуть золотою фиксой,
да клешней погладить внучка по афро,
а уже, глядишь, позабыло биться
это сердце. Выйдет из рёбер арфа.
Вот уж люди – дикий народец Конго –
распилили кости на сувениры.
Скрежетал напильник, шаталась шконка,
А душа летела к созвездью лиры.
Он потом за то не любил июнь,
Что скребут в стекло комары да мухи.
Но родился летом, не в мае (сплюнь!)
«нешто маяться в жизни?» – так, взяв на руки,
говорила нянюшка.
А подрос,
все ходил да стишата бубнил под нос,
будто маятник. Хоть и не календарный,
май проник в него яблочной маетой,
белых яблонь дымом, больной мечтой,
и сулил то бал, то Калашный ряд,
он фартовый парень был, говорят,
но беду претерпел от дамы.
Хоть была она и не дама пик
(– Не ходи туда. Ладно, Саша?)
Он пришёл туда на своих двоих,
чтоб узнать, как есть, не из пыльных книг:
умирать ни фига не страшно.
Маслянисто-чёрная, будто нефть,
под горой, что лошадь, брала разбег,
и летела куда-то речка.
И когда упал он в чернильный снег,
смерти нет, вдруг понял он, смерти – нет,
в мочке уха найдя колечко.

Екатерина Терехова. Письмо Пастернаку

Ты знаешь, милый дядя Боря,
Зима сейчас совсем не та:
Нет снежных шапок на заборе
И вместо снега чернота.
Видать, те самые чернила,
Когда писал о феврале,
Случайно кто-то опрокинул,
Размазал их по всей земле.
Грохочушая слякоть всюду,
Обрушивают лужи грусть,
И в этом есть свои причуды,
Да, нет нам снега, ну и пусть.
Я все равно задерну шторы,
Свечу поставлю на столе,
И будут пламени узоры
Напоминать о феврале.

Дина Журавлёва. Поэт и миф

потому что свет - известь на-ис-кось,
молоко сворачивает вовне,
потому что правда живёт насквозь.
и во мне живёт и в тебе, в тебе.

потому что град сухой, а роса чиста,
черемша густа и земля пуста,
потому что испить неживой воды.
по следам следы, по следам следы

в чащу хвои, в мрамор земли иной,
потому что миф - это ты, родной.
был поэт - стал свет на своей земле.
он живёт в тебе, и во мне, во мне.

Анфиса Третьякова. Ахматовский сквер

Мальчишка гладил пса лохматого,
Мужчина пиво покупал,
Я к скверу имени Ахматовой
Шла, как велела мне тропа.
Вслед за девчонкой босоногою
Брела, а древний Херсонес,
Чьи стены видели тут многое,
Держал дрожа небес навес.

Дошла до кромки моря синего,
Возможно, по ее стопам.
"Про Аню Горенко спроси его" —
Шептал мне на ухо рапан.
Она гостила в Севастополе
И тут царевича ждала.
Ее босые ноги топали —
Вели по девичьим делам.

И, оглушенная цикадами,
Услышав мальчика вопрос,
Запечатлела кинокадрами
Историю мускатных роз.
Легенду о морском ей дьяволе
Рассказывали моряки,
Медузы голубые плавали
Друг с другом наперегонки.

А море и не помнит этого,
Вода уносится, как дым.
Ему, как видно, фиолентово,
Какой звезды смывать следы,
Когда и кем в песке посажены
Патроны от французских пуль.
О скалы волны бьют пассажами,
И солнце вялит барабуль.

Екатерина Грушихина. Кассеты времени

Взять окунуться в прошлое –
Ретроспектакль чувств,
Аж с головой укутаться
В льняное его сукно.
«Я та́к хочу быть с тобой» –
Ревёт молодой Бутусов,
И сухоцветы рвутся
Бабочками в окно.

Вот, улыбаюсь зеркалу,
Прыгаю в зазеркалье,
Благоуханье юности –
За васильками глаз.
Только бы не увял он –
Божий цветочек аленький.
Только бы не померк он –
Кроткой души алмаз.

В ёмких кассетах времени
Музыка не стареет,
И на магнитных лентах
Слышен эпохи вой.
Не потревожьте ангелов –
Жителей Эмпире́и,
Не обесценьте нетленку
Звезды́ по имени Цой.

Промыслом Божьим крутится
Кассета в небесной манне,
И голос на ней – громаден,
Пророчествует и скорбит.
Под тёмной вуалью, сжав руки,
Бледнеет Ахматова Анна,
В тумане, под Петроградом
Её Гумилёв – убит.

Дарья Лебедева. Свидание

Мы встретились на бульваре.
На кудрявой голове поэта,
воздвигшего себе памятник,
сидел голубь.
Тропа не зарастала:
юноши с букетами,
девушки с ожиданиями,
менты в поисках тех, кто пьет,
таджики –
пусть не калмыки,
но для нас, равнодушных,
нет разницы.
У нас ведь свидание –
здесь, рядом с поэтом.
Ты ругаешь его стихи.
Я защищаю.
Яростно.
Ах, это же не тема для свидания,
лишь повод для разговора!
Повод выяснить, какой ты глупый,
или какие разные у нас вкусы.
И пока я смотрю на наше всё,
на всё вокруг,
ты уходишь.