Сергей Канунников. Славься, Византия

Таня

В доме ходики тикают монотонно,
Под кроватью скрывается кто-то страшный.
Ночью включится старая радиола,
Выйдет бабушка поступью черепашьей.
С книжкой спрятаться можно под одеялом,
Светит папин фонарик на «Аз» и «Буки»,
На картинках жираф и медведь коала,
Джунгли, прерии, море — кино без звука.
Таня, Танечка — крохотные сандалии,
С мамой вечером белок покормит в парке.
Репродуктор хрипит из столичной дали,
Мелом мальчик рисует солдат и танки.
Скачут зеброю клавиши на рояле,
Пляшут пальчики тонкие, спотыкаясь,
Филармония светит ещё едва ли,
Но так хочется сцены, хотя бы малость.
Музыкалка, молочный через дорогу,
Вместо вальсов оркестр херачит марши.
Год, как бабушка сказки читает Богу.
Два, как хочется стать поскорее старше.
Таня, Танечка — туфли на босу ногу,
Утром классы, сольфеджио на ночь глядя.
Жизнь проносится в ритмике босса-новы,
Мама прячет в косынку седые пряди.
Пулемёт отбивает своё стаккато,
Длань костлявая жернов бетонный крутит.
В этой музыке нот никаких не надо,
В этом ужасе — форте, крещендо, тутти.
Бродят мальчики в форме по лабиринтам,
В Мариуполе схлопнули минотавра.
Похоронки без пауз швыряет принтер,
Вместо хлеба в полях прорастает лавр.
Таня-Танечка, берцы не по размеру,
Три минуты на каждую перевязку.
Не смолкает надтреснутый первый тенор,
Ноту боли берущий на рваных связках.
Где тут, Господи, правильный выключатель,
Чтобы щёлк, и опять заиграл «Imagine»?
Искушённые слушатель и читатель:
«Ваш диск заезжен, диск заезжен»...
В доме ходики тикают монотонно,
Под кроватью скрывается кто-то страшный.
Ночью включится старая радиола,
И выйдет бабушка.

Византийский урок

Когда народ становится толпой,
Сухой травой бесплодной,
Безъязыкой тварью,
В погоне за коровой золотой
Родную землю устилая гарью,
Готовый только брать —
Ломается уклад,
Стираются границы государства,
И жадностью исполнен всякий взгляд
Предавших узы векового братства.

Скрипит петля —
Долги и кабала,
Удавкою своей гортань сжимая,
Дорогой лишь одной ступать велят,
В конце которой бойня ожидает.
Как узок взор читающих следы!
Ликует вор,
И чистоту воды
Уже не разглядеть под слоем тины,
Зато пшеном отборнейшим полны
Корыта обезумевшей скотины.

Я не сажал деревьев под окном,
Не строил дома,
Список послужной
Из суетливых дел и помыслов.
И держит только знание о том,
Что корень зла был сломан
В битве вековой,
Чему свидетель — гроб пустой
В святых стенах Иерусалима.

Когда тяжёлым долгим милям
Прервётся счёт
И до слепцов
Дойдёт:
Поток спасения мимо
Снесёт и кормчих, и гребцов,
Срываясь водопадом вниз,
Ревя о тщетности усилий
Сжимающих кольцо руля,
И славить будут мудрость крысы,
Давно сбежавшей с корабля, —

Я буду здесь,
Подставив спину
Под всё сметающую плеть,
Презрев себе пути иные,
Избрав один — тебя отпеть достойно.
Славься, Византия.