Аида Аренс-Серебрякова — прозаик и публицист. Родилась в 1971 году в небольшом шахтерском городке Нелидово Тверской области. Работала пионервожатой, секретарем, оператором абонентского отдела на АТС, продавцом, официантом, барменом, уборщицей, менеджером по продаже спецтехники, инженером редакционно-издательского отдела. Публиковалась в журналах «Аврора», «На русских просторах» и др. С 2009 года по настоящий момент ведет блог в русском сегменте ЖЖ. Живет в Краснознаменске. Постоянный автор "Всемпоэзии", специализирующийся на малой прозе.
Жила Матрёна Филипповна у реки Межи, в небольшом деревянном доме, в самом конце нашей безымянной улицы. Высокая и приметная, как русская печь в чистом поле, всегда одна и всем видна. Так старшие о ней говорили, а мы, малышня, повторяли, не вникая. Крутилась Матрена с внуками, да по хозяйству: то с вёдрами на коромысле, то сноп сена, туго связанный веревкой, тащит за собой, то корзину с бельем к проруби полоскать. А уж сколько авосек из магазина принесла, и не перечтешь.
Всегда молчалива и сдержана, на переносице – вечная вдовья треугольная складка. Темный платок завязан наскоро под подбородком. А глаза у Матрены были особенные – светлые, даже и не понять, какого цвета. Только подруга её, старуха Захаровна, с улыбкой вспоминала: «Глазоньки-то были лазоревые, да повыплакала Матрёна!». Биографию соседки Матрены все, вплоть до карапуза Андрейки Шевелёва, знали наизусть. Одно плохо, понять мы ее не могли в силу возраста.
Родилась Матрёна после революции. Сызмальства в сиротах. Дальше колхоз, комсомол, пятилетку в три года, а в 17 лет вышла замуж за безлошадного Семёна. Из всего имущества у молодых только и был нагольный Семенов тулуп да Матрёнина чёрная коса. Работали в колхозе, а потом война. Семён ушел на фронт. Матрёна осталась с двумя детьми в тылу. Бомбежки, голод и писем нет.
А потом великое счастье пришло – Победа! Второе великое счастье – муж с фронта вернулся в начале 1946. Поселок надо было восстанавливать. Дел невпроворот. Контрибуцию прислали из Германии – коней-тяжеловозов. До того хороши оказались кони: гривы кудрявые, ножки мохнатенькие. То-то было радости, да сменилась она слезами. Дождливым выдался год, хлеба не собрали, и с лютого голоду лошадей пришлось зарезать. Так решили на общем колхозном собрании.
Всю зиму люди лепешки из мякины слезой солили, чудных тех лошадушек поминая. А по весне сами в плуг впрягались, без выходных, в любую погоду. Но выдюжили, и рожь взошла.
На Троицу Семён умер от ран. И это было так невыносимо и дико теперь, когда окончилась война, и голод пережили, и зиму продержались.
Так в тридцать три года Матрёна овдовела. Нужно было жить дальше, поднимать детей, их ведь теперь было четверо. И она работала наравне со всеми, а то и за двоих, не роптала, только крепче сжимала зубы. Зная бедственное ее положение, к ней то и дело прибивались самые жалкие забулдыги, пьянь и рвань. Каждого встречного Матрёна привечала, отогревала, да и убеждала взяться за ум. И они, словно очнувшись, шли от Матрёны в свои семьи, к родным. Как уж она мыкалась всю жизнь одна, не приведи господь испытать, но детей в люди вывела.
Когда косы седыми стали, улыбнулось ей в третий раз счастье. Всем на диво появился у Матрёны достойный человек, рукастый и заботливый. Сам фронтовик, вдовец, он нашел Матрёну случайно – столкнулись на базаре, где она первый и единственный раз решилась продать яблоки из своего сада.
– Как увидел я её, – признался друзьям Николай, – так и взыграла душа! Она одна такая, несгибаемая.
Матрёна Филипповна никогда своё замужество не обсуждала, страшась спугнуть позднюю удачу. Только раз и похвастала за праздничным столом:
– А мой знатно косит! – с особой нежностью произнеся слово «мой», поделилась Матрёна. – Ровно идет, только слышно: вжить-вжить! Коса, точно девушка, поет, – она осеклась, смущенная своими признаниями. – А я-то как пошла, пошла косить… А все равно впереди! – зардевшись, добавила она с гордостью.
– Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик! – вмешалась закадычная ее подруга Захаровна, – Пошто теперь-то не отдохнуть тебе, не поберечься? Ну, не будь ты мужиком, Матрёна!
– Ох, Захаровна, и не говори, – отмахивалась Матрёна, вытирая глаза уголком платка.
И обе они, повидавшие на своём веку так много разных испытаний, обнимали друг друга, и запевали на два голоса старинную песню…
Николай умер скоропостижно. Инфаркт. Схоронила его Матрена на старом кладбище рядом с Семёном. И со дня похорон ежедневно ходила навещать могилы обоих своих мужей.
Прекрасным солнечным днем вся наша улица гуляла: дети, внуки и правнуки устроили Матрене Филипповне юбилей. Шутка ли – девяносто лет! Матрена Филипповна радовалась, сидела во главе стола барыней, а молодежь суетилась вокруг. Юбилярша попросила помянуть и Семёна, и Николая, и закадычную свою подругу.
– Была бы жива Светлана Захаровна, непременно она бы пошутила, что не зря меня Матрёшей назвали. Тридцать девять человек за одним столом – и все мои!
Потомки переглянулись и засмеялись. А юбилярша неожиданно добавила:
– Как помру, на могиле напишите мою девичью фамилию – Осокина, и полное имя – Матрона.
– Матрона? – переспросил правнук Семён. – А я думал, матрона – мать семейства!
– Верно, – кивнула именинница. – Всё же не забудьте мою просьбу.
– Что ты, мам, такие глупости говоришь! – испугались дочери. – Чего ты помирать собралась?
– Время пришло.
– Мама, тебе плохо?
– Мне хорошо. Хорошо мы повидались. Второй раз так собраться не получится… Странный нонче день, детки, хорошо так, а я уморилася…
Праздник закончился. А поутру Матрёна не проснулась. На тумбочке обнаружился пустой пузыречек коричневого стекла. Дети Матрёны настояли на вскрытии.
Седой судмедэксперт, долго не мог прикурить папиросу, чиркал по коробку, ломая спички.
– Не томите! – взмолилась за всю родню самая бойкая правнучка Марья.
– У вашей матери был тяжелейший порок сердца, – наконец отозвался судмедэксперт и придирчиво осмотрел всю Матрёнину родню. – Вижу, вы этого не знали…
Он смял папиросу в пепельнице и продолжил совсем другим тоном:
– Сердце – это мускул, насос, понимаете? Он должен кровь качать. Мы вскрываем, а там нет сердца! Лоскуток! Как вам объяснить? Лоскуток истертый! Понимаете? Я не знаю, как она могла жить с таким сердцем…
– Она ради нас жила, – сказал правнук Андрей.
– Ненаучно, – ответил судмедэксперт. – И не поверил бы, если бы сам не увидел. Девяносто лет с таким сердцем!
– Что же она выпила такое? – спросила внучка Алевтина. – Неужто отравилась?
– Бросьте! – перебил судмедэксперт. – Она не отравилась! Она просто перестала приказывать себе жить.
На могиле Матрёны установлен скромный памятник с надписью:
«Матрона Филипповна Осокина
Мать семейства
28.08.1920 – 28.08.2010»
Идут годы, а раны не затягиваются. Пустая без Матрёны наша улица.
Всегда молчалива и сдержана, на переносице – вечная вдовья треугольная складка. Темный платок завязан наскоро под подбородком. А глаза у Матрены были особенные – светлые, даже и не понять, какого цвета. Только подруга её, старуха Захаровна, с улыбкой вспоминала: «Глазоньки-то были лазоревые, да повыплакала Матрёна!». Биографию соседки Матрены все, вплоть до карапуза Андрейки Шевелёва, знали наизусть. Одно плохо, понять мы ее не могли в силу возраста.
Родилась Матрёна после революции. Сызмальства в сиротах. Дальше колхоз, комсомол, пятилетку в три года, а в 17 лет вышла замуж за безлошадного Семёна. Из всего имущества у молодых только и был нагольный Семенов тулуп да Матрёнина чёрная коса. Работали в колхозе, а потом война. Семён ушел на фронт. Матрёна осталась с двумя детьми в тылу. Бомбежки, голод и писем нет.
А потом великое счастье пришло – Победа! Второе великое счастье – муж с фронта вернулся в начале 1946. Поселок надо было восстанавливать. Дел невпроворот. Контрибуцию прислали из Германии – коней-тяжеловозов. До того хороши оказались кони: гривы кудрявые, ножки мохнатенькие. То-то было радости, да сменилась она слезами. Дождливым выдался год, хлеба не собрали, и с лютого голоду лошадей пришлось зарезать. Так решили на общем колхозном собрании.
Всю зиму люди лепешки из мякины слезой солили, чудных тех лошадушек поминая. А по весне сами в плуг впрягались, без выходных, в любую погоду. Но выдюжили, и рожь взошла.
На Троицу Семён умер от ран. И это было так невыносимо и дико теперь, когда окончилась война, и голод пережили, и зиму продержались.
Так в тридцать три года Матрёна овдовела. Нужно было жить дальше, поднимать детей, их ведь теперь было четверо. И она работала наравне со всеми, а то и за двоих, не роптала, только крепче сжимала зубы. Зная бедственное ее положение, к ней то и дело прибивались самые жалкие забулдыги, пьянь и рвань. Каждого встречного Матрёна привечала, отогревала, да и убеждала взяться за ум. И они, словно очнувшись, шли от Матрёны в свои семьи, к родным. Как уж она мыкалась всю жизнь одна, не приведи господь испытать, но детей в люди вывела.
Когда косы седыми стали, улыбнулось ей в третий раз счастье. Всем на диво появился у Матрёны достойный человек, рукастый и заботливый. Сам фронтовик, вдовец, он нашел Матрёну случайно – столкнулись на базаре, где она первый и единственный раз решилась продать яблоки из своего сада.
– Как увидел я её, – признался друзьям Николай, – так и взыграла душа! Она одна такая, несгибаемая.
Матрёна Филипповна никогда своё замужество не обсуждала, страшась спугнуть позднюю удачу. Только раз и похвастала за праздничным столом:
– А мой знатно косит! – с особой нежностью произнеся слово «мой», поделилась Матрёна. – Ровно идет, только слышно: вжить-вжить! Коса, точно девушка, поет, – она осеклась, смущенная своими признаниями. – А я-то как пошла, пошла косить… А все равно впереди! – зардевшись, добавила она с гордостью.
– Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик! – вмешалась закадычная ее подруга Захаровна, – Пошто теперь-то не отдохнуть тебе, не поберечься? Ну, не будь ты мужиком, Матрёна!
– Ох, Захаровна, и не говори, – отмахивалась Матрёна, вытирая глаза уголком платка.
И обе они, повидавшие на своём веку так много разных испытаний, обнимали друг друга, и запевали на два голоса старинную песню…
Николай умер скоропостижно. Инфаркт. Схоронила его Матрена на старом кладбище рядом с Семёном. И со дня похорон ежедневно ходила навещать могилы обоих своих мужей.
Прекрасным солнечным днем вся наша улица гуляла: дети, внуки и правнуки устроили Матрене Филипповне юбилей. Шутка ли – девяносто лет! Матрена Филипповна радовалась, сидела во главе стола барыней, а молодежь суетилась вокруг. Юбилярша попросила помянуть и Семёна, и Николая, и закадычную свою подругу.
– Была бы жива Светлана Захаровна, непременно она бы пошутила, что не зря меня Матрёшей назвали. Тридцать девять человек за одним столом – и все мои!
Потомки переглянулись и засмеялись. А юбилярша неожиданно добавила:
– Как помру, на могиле напишите мою девичью фамилию – Осокина, и полное имя – Матрона.
– Матрона? – переспросил правнук Семён. – А я думал, матрона – мать семейства!
– Верно, – кивнула именинница. – Всё же не забудьте мою просьбу.
– Что ты, мам, такие глупости говоришь! – испугались дочери. – Чего ты помирать собралась?
– Время пришло.
– Мама, тебе плохо?
– Мне хорошо. Хорошо мы повидались. Второй раз так собраться не получится… Странный нонче день, детки, хорошо так, а я уморилася…
Праздник закончился. А поутру Матрёна не проснулась. На тумбочке обнаружился пустой пузыречек коричневого стекла. Дети Матрёны настояли на вскрытии.
Седой судмедэксперт, долго не мог прикурить папиросу, чиркал по коробку, ломая спички.
– Не томите! – взмолилась за всю родню самая бойкая правнучка Марья.
– У вашей матери был тяжелейший порок сердца, – наконец отозвался судмедэксперт и придирчиво осмотрел всю Матрёнину родню. – Вижу, вы этого не знали…
Он смял папиросу в пепельнице и продолжил совсем другим тоном:
– Сердце – это мускул, насос, понимаете? Он должен кровь качать. Мы вскрываем, а там нет сердца! Лоскуток! Как вам объяснить? Лоскуток истертый! Понимаете? Я не знаю, как она могла жить с таким сердцем…
– Она ради нас жила, – сказал правнук Андрей.
– Ненаучно, – ответил судмедэксперт. – И не поверил бы, если бы сам не увидел. Девяносто лет с таким сердцем!
– Что же она выпила такое? – спросила внучка Алевтина. – Неужто отравилась?
– Бросьте! – перебил судмедэксперт. – Она не отравилась! Она просто перестала приказывать себе жить.
На могиле Матрёны установлен скромный памятник с надписью:
«Матрона Филипповна Осокина
Мать семейства
28.08.1920 – 28.08.2010»
Идут годы, а раны не затягиваются. Пустая без Матрёны наша улица.
2011, город Нелидово, Тверская область