Василий Рысенков. Это Россия, внук?..

***

Тысячи вёрст зимы!
Лоси – по снегу – вплавь.
Смотрят из белой тьмы
Белые явь и навь.
Там, где была река –
Ива с одной клешнёй…
Не распороть лыжнёй
Мёрзлые дни сурка.
Ночью под Новый год
Двинемся мы в поход.
Тянется лыжный след
Через порталы лет.
Лыжи бегут домой
Наперерез луне.
Восемьдесят восьмой
Год наступил в стране.
Светел от печки дом,
Встали отец и мать.
Всё, что нас ждёт потом,
Лучше бы им не знать…
Печка гудит вовсю!
Снежная даль хрустит.
Горечь коры лосю
Солнышко подсластит.

***

Прошлого изнанка золотая…
Время – то спиралью, то кольцом.
Странные виденья прорастают
Из земли, засеянной свинцом.
Дальний отзвук грозового часа:
Облака пасутся над стернёй
Там, где кирасирская кираса
Залегла под танковой бронёй.
Под брезент заглядывала в кузов
К юношам, осилившим беду,
Та звезда, которую Кутузов
Разглядел в двенадцатом году.
Снег великий – вдоль Смоленской старой
Столбовой дороги на войну;
И крестились сонные гусары
На макушки елей и луну.
Вот такой же звёздной и мышиной
Ночью, в непроезжей темноте,
В сорок третьем мёрзлые машины
К фронту пробивались сквозь метель.
Карточку, а не икону вёз.., но
Как же воздух перед боем чист!
«Господи, как холодно и звёздно…» –
Тихо шепчет каждый атеист.

С приветом – от Фета

Порою покажется: в сумерках где-то
Засветится вымершее село...
Из дальнего лета с приветом от Фета
Весёлую ласточку занесло.
Порою накатит забытое, лишнее,
В беспамятстве память пошутит со мной:
Ленивые осы над спелыми вишнями,
Ленивое небо над тишиной.
Потом из абсурда, тоски и холода –
Собакой из будки – посмотрит душа.
И вот мы смешливы, красивы, молоды,
И жизнь, как июльский рассвет, хороша!
И жизнь, и судьба, и свобода – дёшево...
Но ласточки в небо зовут, звеня
Из летнего дня золотого, хорошего,
А всё остальное – уже без меня.

***

Я несу в руках листопадный прах,
С тишиной на «Вы» говорю.
Ястреб, искупавшись в семи ветрах,
Взял обратный курс: на зарю.
Родина одна, пусть из третьих рук…
Над борщевиком – провода.
Дед спросил бы: «Это Россия, внук?
Не узнать». И всё-таки – да.
Дыры не заштопает интернет.
Ясно всё: гляди – не гляди.
Дедушка, прости. Оправданья нет.
Объяснений тоже не жди.
Солнце прорастает в небесный свод,
Новый день надеждой согрет.
Я хочу, проснувшись, сказать: «Ну вот,
Слава Богу, кончился бред».

***

Здесь горизонты плоски;
Хворост, пеньки, грибы –
Нищие перекрёстки
Самой простой судьбы.

Мышь по ночам шуршала,
Сумрак пуглив и сыр…
Детство не вопрошало,
Любишь ли этот мир.

Военкомат над Волгой…
Думали мы тогда:
«В армии – ненадолго,
Родина – навсегда».

Волнами, переливами
Юности вешний свет.
Глупый вопрос счастливому:
Любит он или нет

Эту печаль земную,
Эту свою весну,
Эту свою больную
Гибнущую страну.

Кажется, не вчера ли
В споры о счастье лез,
Но у меня украли
Сказку, надежду, лес…

Выйду в рассвет, зевая.
За перевалом дат
Смотрят, не узнавая,
Школьник, студент, солдат.

За церковью

Если времени скажешь: «Повременим»,
То споткнёшься о прошлое почему-то…
Похоронен за церковью дворянин,
Не доживший неделю до русской смуты.

Помню: небо, огромное, как судьба,
Майский ветер и тайна – предвестье веры.
Даже слов-то таких: «упокой… раба…» –
Не слыхали советские пионеры.

Ослепила церковная темнота,
Затуманили строки стихотворений…
И опять – на просохшей горе – лапта
Или прятки в дремучих кустах сирени.

И маячил то дальше, то ближе храм.
Что казалось разумным – прошло нелепо.
Приходилось не раз спотыкаться нам
О замшелые камни, ограды, склепы.

Для кого так дрожит и сверкает лист?
А в кукушкином горле – то смех, то слёзы.
Похоронен за церковью тракторист,
Не увидевший смерть своего колхоза.