Процесс

Миясат Муслимова. Слову

Главное — не испугать птиц,
уставших от неба.
Мы будем долго смотреть друг на друга,
чтобы узнать себя.
Я спрячу тебя в белом поле
и притворюсь, что меня нет.

Я думаю, что ты – это я.
Когда ты это поймешь
и качнешься навстречу,
я буду слушать эхо движения,
и когда птицы растают в небе,
вздохну им вслед.

А если с белого поля
сорвутся за ними черные птицы
и станут стихотворением,
мы будем долго молчать
о том, как рождается тайна,
в которой мы снова ничего не поняли.

Кира Грозная. Мертворожденные строчки

все мертворожденные строчки, которые так и не стали стихами
не дрожали в гортани, не ложились на душу косыми штрихами
дождя, не рождались на гладкой бумаге и не умирали в камине
словом, не состоялись, как я в твоей жизни, не обрели свое имя
или, может быть, просто еще не пришло для них время
иногда по привычке заходят, но я не хочу разговаривать с ними
даже страшно порой за себя: как могли оказаться моими
эти чертовы детища, кто же шутит такими вещами
как пробилось на свет то, что вытянешь не любыми клещами
невозможно, меня и словам-то таким не учили

все, что не высказано при жизни, будет скрыто за дверью
бестелесным призраком ветра, ранней апрельской капелью
за окнами, каждым паранормальным явлением
непостижимой сущностью, тебе послужившей мигренью
слышишь, слова бормочут: мы - на подпевках в хоре
дырка от бублика, стынущий зяблик и прореха в заборе
но, чертово множество, мы прозвучим, лишь представится случай
мы пришли, мы здесь, заори же, черт тебя подери, оживи нас, не мучай
мы созрели, вылупились, проросли, запиши имена на листочке
жизнь вдохни

просыпаюсь, прислушиваюсь - ушли
мертворожденные строчки

Илина Гумерова. Рифмопчёлы и рифмоосы

Ночь тиха
до комариного звона в ушах.
Час стиха —
он и халиф всемогущий, и шах...
Овладей
духом моим и летящей рукой.
Средь людей
в омуте дня недоступен покой.
Этот час —
как моряку средь пучины маяк.
Кто из нас
не направлял на него свой каяк —
утлый чёлн,
доверху полный фантазий и грёз,
рифмопчёл
и разлетающихся рифмоос…

Валерия Мейхер. Чьи-то строки

чьи-то строки идут за тобой по пятам,
след ко следу, буквально хвостиком,
вместе с ветром змеятся в кронах и мелькают
между домами;
так поэзия говорит: ты так много прошел,
мой друг, вихревалы, просеки,
я тебя понимаю

чьи-то строки поют тебе колыбельную,
гладят спину, готовят тебя к сражениям,
вынимают из-под колена кривые гвозди
или вгоняют глубже;
ты подолгу стоишь на балконе,
свиристели о чем-то шепчутся,
стынет кофе в старой икеевской кружке

чьи-то строки из ямок ладоней твоих
прорастают большими маками,
и поэзия говорит, пока
ты кладешь на плечо ей больную голову:
наши раны, смотри, удивительно непохожи и
поразительно одинаковы,
кровото́чат рассветным маревом,
говорят, не имея голоса

и пока ты разорван на множество лоскутов,
растерзан на мякоть и кожуру,
на корзинку и солнечный плод физалиса —
чьи-то строки
невидимой тонкой ниточкой, как хирург,
тебя собирают
заново

Марина Матвеева. Моя ты плакость

Я хочу с тобою, милый, быть сегодня одинокой.
Не подглядывать в компьютер за Большой Литературой.
У неё сегодня спячка, у нее болеют ноги,
у неё на лбу горчичник, а в глазах блестит микстура.
Мы её напоим чаем с разлюли моя малиной,
мы расскажем ей про репку по Пелевину и Кафке.
Пусть приснится ей кораблик – за кормою длинный-длинный
белый след и две акулы кувыркаются на травке.
А потом её закроем в тихой комнате над миром
и усядемся на койке говорить о чем-то глупом,
например, про тётю Иру, что вчера купила сыру,
но состав на этикетке прочитала лишь под лупой.
Посмеёмся, канем в Лету, изойдёмся на лохмотья,
а потом опять сойдёмся в тектоническую слабость…
Это заходило лето попросить у лупы тётю.
…Тише!
В комнате над миром…
«Ма-ма-ма!...»
Моя ты плакость!..

Елена Малинина. Безмолвная музыка

Так не пишут стихи – так бездомную музыку пишут.
И нет сил, чтоб уйти, и нет сил, чтоб остаться и выжить.
Тот, кто глух, никогда, никогда, никогда не услышит,
Как сливаются души продрогшие. – Ближе и ближе…
Средь толпы одичавшей – на время, на время, на время…
О, на самую малость, на самую кроху бессмертья…
О, меж слишком оглохшими, чуждыми, лишними – теми,
Кто забит суетой, кто затравлен ее круговертью.
Только ночь, только музыка, только озябшие души –
Их такая безмолвная, их неземная беседа.
И не надо земного – вот только бы слушать и слушать,
Растворяться бы в музыке, гибнуть и гаснуть бесследно.
Так не пишут стихи – так бездомную музыку пишут.
И нет сил отказаться от этого Божьего дара.
Но – как больно душе, как она эту музыку слышит!..
И похоже, что это совсем не блаженство, а кара.

Мария Бишокова. И была у меня строка

У каждого формула есть своя,
моя, например, проста:
я не могу без инвентаря –
бумаги, чернил, холста.

Когда приходили ко мне слова –
что лучше таких гостей! –
я умоляла не убывать,
рядом всегда лететь.

А жизнь – почему-то казалась легка,
задорно бежала вверх.
И была у меня, как всегда, строка,
она отвечала за всех.

А потом наступила другая пора.
Большая, так скажем, зима.
И жизнь как-то медленно поплыла,
а после – почти замерла.

И стали тетради мои – пустыри,
хранилища пустоты.
И всё, мне казалось, остыло внутри,
что только могло остыть.

И я отрицала последний шанс,
когда всякий свет потух:
но ещё оставалась во мне душа,
она и вскричала вслух.

Янина Булгакова. Всполох

Есть разница, как складывать слова
И в том, насколько ты сейчас жива,
Чтоб тратить всю энергию на всполох.
В прозрачной полуночной темноте
Плодить миры и чувства, но не те,
Что были, а искать острее, новых.
Вот парк. Он простоит десятки лет
Таким же, но со странными, чужими
Людьми.
Качелей вытертый хребет
Торчит сквозь ветви глядя вековые.
Опишут вновь поэты странный дуб
И памятник, фонарную аллею,
А я не смею, знаешь, я не смею
Писать о вечном, не заламывая рук.
Скажи, зачем вдруг сдался им масштаб?
О бытие?
Отбытие не близко.
Луна, как опрокинутая миска,
Висит над парком, в тесной темноте.
Зачем, когда опять не о стране?
О людях, городе, войне и обелисках?
Искать метафору к луне,
(Что слишком низко
И краем диска прикасается к Земле).
Крутить в руках до неприглядных пятен.
Мы эту жизнь не думая истратим
На то, что предназначено извне.

Юлия Росина. Дерзновение

Я понимаю больше, чем могу сказать.
И с вами так же? Гениальные собаки
С глазами карими. Мы чуем благодать:
Дерев осенних полковые стяги,
Невинно белую заснеженность долин,
Пронзительную синь над красноталом.
Наш с человеком путь неразделим -
С его полётами, с крылом усталым.
Под лапой хрустнет ветка - тихий звук простой -
И музыки пленительная сложность
Произрастает. Что произнести мне? Что?
Пусть промысл всеблагой, а не оплошность,
Но бессловесным не вложили дар назвать
Неназванное. Стоит ли пытаться?
Есть в дерзновении архангельская стать
Солдат, в огонь войны шагнувших с плаца.

Ольга Козловская. Монстр

Как-то шел смурной поэт по тропе угрюмой
и бубнил себе под нос: «Ни о чём не думай!»
Только думалось ему... как же так-то, ишь ты;
и всё дальше уводил дух его нечистый.
Не опомнится поэт и не обернётся,
не спасёт его Шекспир, не поможет Бродский.
Заведёт его тропа в непролазность чащи –
рифмы схватят впопыхах, в глубину утащат,
станут смыслы толковать, перифразом мучать.
Уходи с тропы, поэт, для тебя же лучше;
убегай, не доводя до конца, до края;
нет в поэзии любви – плотью неживая –
бессердечный механизм, без тепла утроба.
Скольких монстр поглотил;
...и тебя угробит.

Елена Ахмерова. Мир полон рифм

Мир полон рифм, запрятанных в предметах:
двустишьем лыжи пишут по зиме,
рифмуясь, сохнут вёсла на корме,
терцетами хрусталь звенит в буфетах.
Часы — стихи по сути изначальной,
идут по рифмам: женской и мужской.
Но медлит укороченной строкой
одна из них, звуча монументально.
Природа обожает ассонансы,
рифмует всё подряд наперебой.
Так птицы ропалической строфой
домой летят, туда, где стансы станций,
где лес и поле без конца без края
терцинами связали свой платок.
...И молоко шагнет за ободок,
как рифма кольцевая, закипая.

Анна Темникова. Под заказ

Я умирала тысячу,
Сотню раз.
Труп в ассонансах высечен.
Новояз,

Брошенный на обочину,
Зло грозит:
«Стих-то последний конченый!
Слышь, пиит?!»

Голос героев множится
Между строк.
Жизней не спрячешь прожитых -
Кто бы смог?

В каждом несчастном пьянице,
В каждом псе
Голос души останется
Насовсем.

Я умираю в тысячный,
Сотый раз...
Может, стихи не пишутся
Под заказ?

Ирина Молочкова. Алмаз и графит

Такой покой бывает ночью,
Когда почила суета.
Затихли сумерки сорочьи.
В стакане выпита вода.
Смиренно месяц смотрит стылый.
И запредельное видней.
И тишина приходит с тыла,
И Главное идёт за ней.
Не смея словом ранить чудо,
Я всё же раню - Бог простит,
За то, что в поднебесных рудах
Алмаз равняю и графит.

Светлана Щёголева. Повторись!

Конвертирую чувства в посты.
И в стихи. В ритмы разного толка.
Ведь без личных эмоций пусты
Все слова. Но как много осколков!
Это строчки, что падают вниз,
Пропадают и гибнут без счета…
О, Сизифова эта работа –
Повторись, повторись, повторись!..

Полина Шкорбатова. Искусство границ

Поэзия есть искусство границ..

И. Бродский

Искусство границ - инфицировать ритмом,
Стараться понять, подбирая веса,
Удачные строки успешной молитвы,
Цветной самолет высоко в небесах.
Искусство границ - в теплом паре градирен,
Пунктире дороги и вантах моста,
И в чистых словах, что опять уходили
В тяжелую ночь, в полнолунье холста.
Искусство границ - это резать и клеить,
Вести бесконечный узор по канве,
Среди комбинаций случайных ячеек -
Медовые соты в твоей голове,
Искусство границ - это пламя и пепел,
Горячая влага, прохлада и свет,
Протяжная песня несмазанных петель,
Вопрос, на который не найден ответ
Летящие птицы, блестящие клетки,
Орлы, куропатки, киты и сомы,
Нули-единицы, потомки и предки.
Искусство границ - это мы.

Максим Лаврентьев. Колобродит музыка

Всё-таки весна пробилась в город:
вот уже во мне, как и окрест,
хоть еще не грянул майский гогот,
с каждым днем слышней ее оркестр.
Начинавший медленным стаккато,
понапрасну душу бередя,
он теперь убыстрился стократно,
к беглому аллегро перейдя!
Будто у восьмых на нотном стане,
появились крылышки у чувств,
и, поддавшись трепетной их стае,
тяжело я легкости учусь.
Прежде чем раскатами симфоний
зазвучит распахнутый клавир,
словно в газированном сифоне,
колобродит музыка в крови.

Кристина Денисенко. Лирики вьюнок

Оттепель была не белей, чем вальс,
не белей, чем стих,
и дождливый март то ли седовлас,
то ли колдовских
не приемлет чар, не приемлет нот,
и окутан тьмой…
Горечью обид кофе губы жжёт
в комнате пустой.

Тикают часы так же, как вчера
— монотонный блюз,
если Бог — любовь, если жизнь — игра,
я не удержусь,
окунусь в этюд, окунусь в туман,
в пригоршни Христа…
Серая печаль, на корню завянь,
дежавю спустя.

Лишние слова витым полотном
заслоняют ночь.
Чем пятно луны в смерче временном
может мне помочь?
Сыро до костей. Шорохи дождя
за окном тихи.
Пеплом прежних чувств пали на алтарь
чёрные стихи.

Замуж звал один, а потом другой
соискатель грёз.
Я же в браке с тем, что моей рукой
в ямбах разлилось.
Лирики вьюнок строфами цветёт
мраку напоказ…
Под моим окном бьёт копытом лёд
мартовский Пегас.

Сергей Матыцин. Получше

Проснёшься — осовелый полуночник,
как Чебурашка в дантовском лесу.
Внутри стихотворение дотошно
грохочет: хоть станцуй, хоть нарисуй.
Но вдруг — молчок. И пристально, как Будда,
буравит люто: всё лютей, лютей.
И чтобы записать его — как будто
по углям прошагаешь, по воде,
по Млечному Пути и дальше даже —
куда Персей Горгону не гонял...
А после непременно кто-то скажет:
"Помилуйте, какая же фигня!"
Но верить злопыхателям не надо.
Наплюй на них с вершин своей души.
...И просыпаясь, как в горниле ада,
ещё одно — получше — напиши.

Вероника Сенькина. Пока натянута пружина

И над тобой, таким из всех,
таким единственным из многих,
на свет дрожащий ли, на смех,
искрящийся в пыли дороги,
на то, что прожито стремглав,
на то, чем связаны с тобою,
на буйство букв, на трепет трав
летят стрекозы тёплым роем

по краю летней немоты,
поймав волну морского бриза.
Летят стрекозы, видишь ты,
насколько крыльев шорох близок?
Ты видишь, как прозрачен фон,
какие крошечные темы,
в одно сливаясь существо,
другое обретают тело?

Ты чувствуешь его порыв,
ты знаешь, точно знаешь, что там,
с той, оборотной стороны
скрывает яви плотный кокон!
Пером отточенным, скользя
по строчкам пляшущим прожилок,
пиши, пиши, пока нельзя,
пока натянута пружина.

Вера Калмыкова. Ваятель и Галатея

Ваятель был нетрезв, ваятель был ленив,
Ваятель не алкал конечного созданья,
Ему — процесс, поток, эксперимент, порыв,
И, гордый, он отверг неспешных пожеланья.
Когда же сквозь пласты унылого молчанья
Послышался ещё не явленный мотив,
Вотще он поспешил за мерой воздаянья
И отвернулся прочь, капризен и гневлив.
Желая не жалеть терпенья и труда,
Без формы, из огня, из камня, изо льда,
Рождаясь на ходу, рванулась Галатея;
Полтела там ещё; пронзает, несыта,
Буравя мозг её, жестокая мечта —
К стопам его припасть, покорно каменея.