Анна Аликевич. Романтическая буколика Сергея Сафонова

Отзыв на книгу Сергея Сафонова «Дороги России. Стихотворения. Поэмы. Сказ. – М.: Издательство «У Никитских ворот», 2025 г.

Поэзию Сергея Сафонова правильнее всего будет отнести к направлению романтической буколики. Поверхностный читатель заговорил бы о неопочвенничестве, о линии Кольцов – Есенин – Рубцов – Юрий Кузнецов – Александр Дьячков. Но это лишь сходство внешнее, потому что современные поэты «граней меж городом и селом» – в сущности, минорные. Они утратили идиллию, «…сад мой, и дом мой, и дети // Несбыточной стали мечтой» (Григорий Шувалов), надежду на спасение «…я соблазнил ее тогда, // Когда нам было по шестнадцать, // Не только не боясь стыда, // Но и гордясь им, если вкратце!» (Александр Дьячков) и даже отчасти веру: «Просто так, с ощущением рока, // Соглашаясь и вторя ему, // Говорить, что любая дорога // Обязательно канет во тьму» (Николай Дегтярев). Да, это нынешнее поколение сорокалетних. Сергей Сафонов же родился раньше, но все ж он не ровесник Юрия Кузнецова или Ольги Фокиной! Зато он практически принадлежит к поколению другого наследника Рубцова – Светланы Сырневой. И можно сказать определенно, что это глубоко трагическая поэтесса. Ничего подобного о лирике Сафонова утверждать нельзя: при внешней эксплуатации традиции вышеуказанной линии, Сергей Иванович – поэт солнечный и не склонный к упадничеству. Безусловно, между персонажем Евтушенко, «писателем песен, набитым, как соломой, жизнелюбьем» и альтер эго Бориса Рыжего, который мечтает спрятаться от жизни под одеялом, существует много ступеней, и на одной из них присел нарратор Сергея Сафонова. Все же мы будем говорить о стилизации, а не о наследовании неокрестьянской скорбной лиры.

«Дороги России» – книга достаточно неровная, что вполне соответствует названию. У Сафонова есть художественные удачи, выросшие из фольклора, того или иного народного жанра, свидетельствующие о поэтическом слухе и бьющем ключе речи. На первый взгляд незамысловатые, они приобщают автора к непосредственной традиции: «Я по Волге-реченьке // шёл вниз по течению. // Экипажу встречному // прогудел вечернюю // песню о прощании, // с пожеланьем лучшего… // Ангелы вещали мне: // – Дню быть светлым лучиком!» Следует сказать, что это стихи весьма образованного, начитанного человека, здесь нет ничего маргинального или «природного». Даже притворная неумелость автора, где она встречается, исходит из желания ее сыграть, однако до сетевого изображения из себя личности, не способной поставить предлог в правильный падеж, то есть «срастания» рассказчика с лирическим героем, здесь не доходит. Есть стилизации, производящие впечатление, например:

^{Оседлал коня я смело,}

^{он рванул в галоп, как ветер.}

^{Даже матерь не успела}

^{подсказать, где путь мой светел,}

^{чтоб о камни не разбиться}

^{у мохевского селенья,}

^{где взлетают только птицы}

^{и парят над всей Вселенной.}

^{Я в отца такой горячий,}

^{Мчал коня, держась за холку.}

^{Солнце – рыжий детства мячик}

^{– улыбалось втихомолку и т.д.}

Здесь очевидна прямая связь с ранним Есениным, с его месяцем – «рыжим ласковым осленком». Парадоксальным образом, на картину мира Сафонова в большей степени повлияла советская жизнеутверждающая поэзия, нежели Серебряный век. Вообще обилие влияний, контаминаций, даже явных, странным образом не заслоняет индивидуальности автора, она хорошо просматривается. Это довольно редкое явление, и думаю, причина его – в выраженной личности автора-рассказчика, в ее сформированности, чем может похвастаться сегодня далеко не каждый даже и зрелый писатель. Нередко пишут (критик Сергей Баталов, например) о том, что «автор-рассказчик» не должен выпячивать себя, а скорее следует редуцировать «образ героя», чтобы все не свелось к самолюбованию и особенно примитивизации главной задачи поэзии – эстетической. Однако для поэзии Сергея Сафонова образ «выпуклого» героя органичен, естествен. В нем есть даже некоторая в хорошем смысле лубочность народной лирики: вот он мальчик-первооткрыватель, а вот влюбился, а вот у него увлечение, он грешник и кающийся, преданный сын, а вот уже романтик, стремящийся в большой мир… Целокупная, здоровая личность, прочитывающаяся за всем этим, затрагивает современную тему, что природа лиризма сама по себе скорее печальна, и может ли позитивный человек в принципе достичь глубины трагического космоса гармонической поэзии? У меня нет ответа. В конце концов, дар Пушкина был также и веселым, но в основном классическая литература скорбит.

^{Солнце восходило из-за леса –}

^{яркое, кубанское, хмельное,}

^{на макушку тополя залезло,}

^{обливая тело моё зноем.}

^{Рядом хуторянка в платье белом,}

^{ночь со мною провела, шальная.}

^{Тело её хрупкое так пело,}

^{устали любимая не знала.}

^{Пролетела цапля одиноко,}

^{разрезая крыльями полнеба.}

^{Волосы весёлым рыжим снопом}

^{колют сердце радостно и слепо.}

Здесь мы видим балладу раннего Алексея Толстого «Красавица-Яга», романтику Дмитрия Кедрина, отражается романс Есенина «Выткался на озере алый цвет зари» – целый сноп ассоциаций. Тем не менее, ключевое настроение у Сафонова самостоятельное. «Смелые» стихи ему наиболее удаются, видимо, по причине природного жизнелюбия, аристофанова начала. В молодости наш редактор, поэт Борис Кутенков, часто предостерегал нас от ханжества, «пуризма» при оценке лирики, будь то двусмысленная сцена или обсценная лексика: искусство прежде всего ценно своей мелодикой и художественной оболочкой, а не наррацией (содержимым). Безусловно, стихи Сафонова не переходят границы, хотя это и 16+, ему не присуща эротизация, в то же время некое начало природной чувственности явно становится его сильной стороной.

Вселенная Сафонова кое-где имеет сходство с «реальной реальностью», но все же в большей степени она условная, книжная и песенная традиция питают ее более, нежели событие, документ, частный опыт. В наиболее приземленных местах она перекликается с Передреевым, сравните: «Мы зацепились с полувзгляда, // нам с полувздоха повезло: // жизнь, как река, несла не глядя, // вручив мне верное весло» (Сафонов). «Как будто бы под сенью этих вишен,// Под каждым этим низким потолком // Ты собиралась только выжить, выжить,// А жить потом ты думала, потом» (Передреев).Да, это жизнь, кому-то повезло с полувздоха, а кто-то всю молодость горбатился за грош, это не поэзия – проза, но в обоих случаях речь о том, что бывает, житейское, как говорится. А вот это уже совсем другое пространство, утопающее в фольклоре и иномирье, здесь в сущности даже лирический герой иной, условный Дафнис: «Мёд цветочный, луговой, // мёд подсолнечника. // Я с кудрявой головой // да с гармошкой удалой // – песня солнечная. // Любо песни распевать, // праздник хороводить, // с девками колядовать, // обнимать и целовать //и встречать восходы». Обобщенный герой, он в меньшей степени тождествен с личностью автора, однако работа с народной традицией вообще, на мой взгляд, – один из коньков поэта. А вот покаяние, в отличие от Александра Дьячкова, ему не очень идет, потому что читателю слабо верится. Кающийся герой Сафонова напоминает старушку из шутки, которая многократно рассказывала священнику о грехах юности, потому что это было ее единственное хорошее воспоминание. Разумеется, это не покаяние.

Но в любой своей ипостаси лирический герой Сафонова – во многом дитя натуры, это «правильный» человек, не столько в плакатном советском смысле, сколько он Парсифаль, осваивающий полноту леса жизни. Не отчаявшийся, не болезный, не убогий, обиженный на бытие персонаж, что нередко примета современного лиризма. Напротив, жизнь удалась ему, неудачи не испортили счастье, сангвиническая сила характера помогла состояться. Безусловно, для нас такой индивид немного «ретро», потому что сегодня, несмотря на возрождение советской традиции, господствует в поэзии все равно минор «новой искренности». В плане душевных терзаний (их отсутствия) Сафонов несовременен, не мейнстримен. Может, и хорошо? Не все рождены для господствующей тенденции, и уж подавно править себя под тенденцию – не благое дело, если к этому не лежит душа.

Присуще книге и разножанровое богатство. Как уже указывалось, здесь есть наследие малой фольклорной формы, хороводной песни, есть романтическая баллада, иронически-моралистическая лирика советского толка, однако весьма аккуратная («Шагом коммивояжёра // Рита движется вперёд // по морозу, без укора, // зная дело наперёд. // Почему на белом свете // люди делают добро?.. // Знает только Рита это, // не впуская зло в нутро…»), поэмы, стихи-посвящения, даже весьма неплохой жестокий романс, снова наводящий на мысли об Александре Дьячкове ( «Воет вьюга третьи сутки…»). Наиболее удаются Сафонову любовная лирика, фольклорные стилизации и портреты, будь то самовлюбленная чиновница или грузинка, не мечтающая о браке. Однако очевидна тяга автора к «серьезному», эпическому жанру – при том по природе своей он песенный лирик, его сложно назвать основательным, многодумным. Как часто от представлений, что только поэма или пьеса делает поэта «настоящим», рождается немало вещей, не свойственных тому или иному автору! Архилох писал лишь короткие стихи, но мы до сих пор помним его ямбы, а «насиловать» себя объемами из убеждений, разумеется, автор не должен.

Стилистическая манера Сафонова – традиционная, консервативная, он следует завету классика о пяти четверостишиях для оптимального стихотворения. Сюжет нередко каноничен, обращается к условному «банку мотивов», архетипам народного лиризма: это любовь к матери, случайная встреча с прекрасной грузинкой, обращение к другу/наставнику (прекрасные стихи «Намотался по странам, по весям…»), портрет щенка, воспоминание о юности, наставление сыну. В то же время, некоторое новаторство проявлено в попытках сделать традиционных персонажей этого круга (мать, сына, отца, учителя, кумира, возлюбленную) свободными от глянца, от идеальности. Мне такой ход видится удачным. Сергей Иванович не везде соблюдает просодию (в мире, в котором стих похож на прозу, рифма не обязательна, смысл затемнен, мы еще указываем автору, что он недостаточно следует размеру!), не везде у него точна рифма, однако его поэзии присуща сама жизнь, индивидуальное начало, а в лучших ее удачах – она могла бы стать законным продолжением песенно-фольклорной традиции, если бы автору захотелось соединить свой текст с музыкой.