Кира Анатольевна Грозная – поэт, прозаик, редактор, издатель, журналист. Окончила РГПУ им. А. И. Герцена, по специальности – психолог, кандидат психологических наук. Публиковалась в изданиях «Юность», «Дружба народов», «Звезда», «Нева», «Аврора», «Урал», «Новая юность», «Зинзивер», «Перископ», «Литературная газета» и др. Член Союза писателей Санкт-Петербурга, Союза журналистов Санкт-Петербурга и ЛО. Автор 6 книг. Лауреат литературной премии им. Н. В. Гоголя (2018), премии Правительства Санкт-Петербурга в области журналистики(2019), фестиваля авторской песни «Покровский собор» в номинации «Поэзия» (2024). Возглавила школу «Текст» Всероссийского поэтического акселератора «ВПрофессии». Финалист Всероссийской премии искусств «Созидающий мир» («Проза», 2020) и Всероссийской литературной премии им. А. И. Левитова («Проза. Мастера», 2022). Живёт в Санкт-Петербурге.
Яйцо
Мама Надя, прическа «Гаврош», голубые глаза.
Брюки красные клеш, куртка хаки – и дочь-егоза.
Мне исполнилось три, маме – тридцать без малого лет.
Мы идем погулять перед сном, потому что и ужина нет,
И в бараке холодном – попробуй голодной усни,
И внушать бесполезно: спи, радость, погасли огни…
Маме тоже не спится, хоть ей на работу чуть свет.
Уходя, запирает ребенка на ключ – и привет.
…Незаметно темнеет, пищат комары, стекленеет вода.
В Иссык-Куль погружается небо; Венера-звезда,
Отражаясь, двоится. Мальки-головастики спят.
И так тихо, что слышно, как зубы скрипят.
Мы гуляем по пляжу, хрустит отсыревший песок
Под ногами, и мама с песка поднимает яйцо.
Что за глупая курица, шепчет, нашла, где снести.
А ведь нас оно может спасти.
Улыбается мама:
‒ Яйцом макароны залью…
‒ Мама, я понесу! Ну, пожалуйста! Не разобью...
Мальчик
Я бродила по городу с мальчиком сиротливо-нелепым.
Побывали на стареньком кладбище – статуи, склепы,
Забрели в его дикую часть, где болото, шиповника кущи.
Там ты мне погадал – на грязи, будто бы на кофейной гуще,
Предсказал особняк и розарий, и пару свиней в сарае.
Я тебя попросила убрать свиней из этого рая.
Ты ответил: придётся попрыгать на левой ноге,
прокричав двадцать раз: «Ква-ква!»
Вместо двадцати я квакала тридцать два,
Правда, ногу, устав, сменила
И свиней, к сожалению, не отменила.
А когда на прогулке по крышам у меня голова закружилась, ты
Объяснил, что вот так проявляется страх высоты,
И что взрослые потому не летают,
Что им с детства гулять по крышам родители запрещают.
А потом мы летали с качелей: притащив с помойки матрас,
На него пикировали, промахнувшись всего лишь раз.
Разорвали штаны, и колени – вдрызг,
Мамы дома подняли визг.
Мы всегда избегали увесистых тем и фраз,
В основном, подшучивали друг над другом, лишь как-то раз
Ты заметил, что люди не умирают, пока не устанут не умирать.
Я тебе показывала свою «особенную» тетрадь.
А однажды ты вдруг
На моих глазах провалился в открытый люк.
У тебя были странными все вокруг:
папа, мама, рыбки и одноглазый кот.
Ты все делал наоборот.
И когда тебя выдуло ветром в форточку и унесло туда,
Где шиповник вяжет рот, как хурма, и река течёт в никуда,
Я сначала оцепенела, а потом удивилась,
Потому что время остановилось,
Превратилось из речки – в лужу. Да и я не скажу, что жива:
Не скачу на одной ноге, не кричу: «Ква-ква!»,
Избегаю кладбища, за версту обхожу болота,
И боязнь расшибиться всегда перевешивает восторг полёта.
Иссык-Куль
Заторможена, плавна, как эта река,
Испытавшая трение льда,
Смотрит сонная оторопь на облака
Снизу вверх, как смотрела звезда
Из колодца, падения стыд пережив.
Догорел яркой спичкой июль.
Солнце тихо смеётся и вечер красив.
Мне приснился вчера Иссык-Куль.
День, в котором плыла я на рыжем кругу,
И смеялся с подзорной трубой
Мой отец, и стоявшие на берегу
Мне махали друзья: мы с тобой!
Как давно это было! Друзей голоса,
Лица в памяти стерлись почти.
Разыскать бы, собраться… Но их адреса –
Лишь значки в социальной сети.
Пусто на берегу. Папа только во сне
Появляется, смотрит, молчит.
Я – на рыжем кругу. Плыть пожизненно мне…
И звезда со звездою ворчит.
Мама Надя, прическа «Гаврош», голубые глаза.
Брюки красные клеш, куртка хаки – и дочь-егоза.
Мне исполнилось три, маме – тридцать без малого лет.
Мы идем погулять перед сном, потому что и ужина нет,
И в бараке холодном – попробуй голодной усни,
И внушать бесполезно: спи, радость, погасли огни…
Маме тоже не спится, хоть ей на работу чуть свет.
Уходя, запирает ребенка на ключ – и привет.
…Незаметно темнеет, пищат комары, стекленеет вода.
В Иссык-Куль погружается небо; Венера-звезда,
Отражаясь, двоится. Мальки-головастики спят.
И так тихо, что слышно, как зубы скрипят.
Мы гуляем по пляжу, хрустит отсыревший песок
Под ногами, и мама с песка поднимает яйцо.
Что за глупая курица, шепчет, нашла, где снести.
А ведь нас оно может спасти.
Улыбается мама:
‒ Яйцом макароны залью…
‒ Мама, я понесу! Ну, пожалуйста! Не разобью...
Мальчик
Я бродила по городу с мальчиком сиротливо-нелепым.
Побывали на стареньком кладбище – статуи, склепы,
Забрели в его дикую часть, где болото, шиповника кущи.
Там ты мне погадал – на грязи, будто бы на кофейной гуще,
Предсказал особняк и розарий, и пару свиней в сарае.
Я тебя попросила убрать свиней из этого рая.
Ты ответил: придётся попрыгать на левой ноге,
прокричав двадцать раз: «Ква-ква!»
Вместо двадцати я квакала тридцать два,
Правда, ногу, устав, сменила
И свиней, к сожалению, не отменила.
А когда на прогулке по крышам у меня голова закружилась, ты
Объяснил, что вот так проявляется страх высоты,
И что взрослые потому не летают,
Что им с детства гулять по крышам родители запрещают.
А потом мы летали с качелей: притащив с помойки матрас,
На него пикировали, промахнувшись всего лишь раз.
Разорвали штаны, и колени – вдрызг,
Мамы дома подняли визг.
Мы всегда избегали увесистых тем и фраз,
В основном, подшучивали друг над другом, лишь как-то раз
Ты заметил, что люди не умирают, пока не устанут не умирать.
Я тебе показывала свою «особенную» тетрадь.
А однажды ты вдруг
На моих глазах провалился в открытый люк.
У тебя были странными все вокруг:
папа, мама, рыбки и одноглазый кот.
Ты все делал наоборот.
И когда тебя выдуло ветром в форточку и унесло туда,
Где шиповник вяжет рот, как хурма, и река течёт в никуда,
Я сначала оцепенела, а потом удивилась,
Потому что время остановилось,
Превратилось из речки – в лужу. Да и я не скажу, что жива:
Не скачу на одной ноге, не кричу: «Ква-ква!»,
Избегаю кладбища, за версту обхожу болота,
И боязнь расшибиться всегда перевешивает восторг полёта.
Иссык-Куль
Заторможена, плавна, как эта река,
Испытавшая трение льда,
Смотрит сонная оторопь на облака
Снизу вверх, как смотрела звезда
Из колодца, падения стыд пережив.
Догорел яркой спичкой июль.
Солнце тихо смеётся и вечер красив.
Мне приснился вчера Иссык-Куль.
День, в котором плыла я на рыжем кругу,
И смеялся с подзорной трубой
Мой отец, и стоявшие на берегу
Мне махали друзья: мы с тобой!
Как давно это было! Друзей голоса,
Лица в памяти стерлись почти.
Разыскать бы, собраться… Но их адреса –
Лишь значки в социальной сети.
Пусто на берегу. Папа только во сне
Появляется, смотрит, молчит.
Я – на рыжем кругу. Плыть пожизненно мне…
И звезда со звездою ворчит.