Ульяна Опалева — петербургский поэт, преподаватель IT-дисциплин, финалист и лауреат литературных фестивалей и конкурсов (Гринфест, Современные поэты Петербурга, В контексте города и др.), участница проектов Всемпоэзии, Межсезонье и т.д. Семинарист студии СТиХИ. Автор двух сборников стихов : "Приметы времени и зов души", "В Нотр-Дам до востребования".
***
Когда-то жизнь была, Семирамида, –
твои сады дышали и цвели...
Теперь не так. Земля пуста, безвидна,
и ты, царица Кальху и Халкиды,
окаменело смотришь из земли.
Зубцы короны больше не блистают –
седое небо сделалось венцом.
Иштар, Шамаш не подарили рая!
И только ветер смотрит, как купают
пески твоё точёное лицо.
Тебе давал подсказку Син рогатый –
идёт на убыль полная луна.
Не стали для богов достойной платой
ни кровь солдат, ни жертвы зиккуратов,
ни согнутые в дуги племена.
И нет следов Ашшура. Ты одна.
Считать века навек обречена.
***
Только искры заката и пепел берёз,
только память внутри альвеол...
неподкупное время, что в долг не берёт
у того, кто за этим пришёл,
исчезает, просачиваясь сквозь песок.
Дни лукавы. Лукавы и есть.
Заколотится сердце биеньем часов
и напомнит, что ты ещё здесь.
Что пока ещё виден вдали силуэт
и отчётливы хорды антенн,
тебе на руки выдан счастливый билет –
быть мудрее безжизненных стен,
принимая как благость движенье вперёд,
не смыкаясь с густеющей тьмой.
Кровоточащий запад рождает восход,
путь из дома, лежащий домой.
***
Рассвет стекает медленно к закату,
солёный ветер затевает шквал...
я в беспокойном ломаном двадцатом
и то спокойней как-то засыпал.
А новый век – убогий злобный карлик,
крикливый шут в безвкусном колпаке,
в нём судит Клара бедолагу Карла,
держа кораллы в собственной руке.
В нём всякий день, хотя бы и сегодня,
идёт в размен на мелкие дела...
лежат бумаги снегом прошлогодним
на желваке рабочего стола,
мигает глаз недремлющий планшета –
до синих век качаться будет скилл.
От недостатка ультрафиолета
я стал тщедушен и совсем бескрыл.
Гудит подкорка, остывая плохо
от новостей. И мысли нелегки:
уходят люди, старится эпоха,
и всё быстрее тают ледники,
угарный газ всеобщей истерии,
где здравый смысл танцует от печи.
Помилуй нас! слепые и глухие.
Остывший чай предательски горчит...
Скупое время до полоски сжато,
все в обостреньи острые углы,
и грозный Пётр над бронзовым закатом,
готовый прыгнуть в небо со скалы.
Когда-то жизнь была, Семирамида, –
твои сады дышали и цвели...
Теперь не так. Земля пуста, безвидна,
и ты, царица Кальху и Халкиды,
окаменело смотришь из земли.
Зубцы короны больше не блистают –
седое небо сделалось венцом.
Иштар, Шамаш не подарили рая!
И только ветер смотрит, как купают
пески твоё точёное лицо.
Тебе давал подсказку Син рогатый –
идёт на убыль полная луна.
Не стали для богов достойной платой
ни кровь солдат, ни жертвы зиккуратов,
ни согнутые в дуги племена.
И нет следов Ашшура. Ты одна.
Считать века навек обречена.
***
Только искры заката и пепел берёз,
только память внутри альвеол...
неподкупное время, что в долг не берёт
у того, кто за этим пришёл,
исчезает, просачиваясь сквозь песок.
Дни лукавы. Лукавы и есть.
Заколотится сердце биеньем часов
и напомнит, что ты ещё здесь.
Что пока ещё виден вдали силуэт
и отчётливы хорды антенн,
тебе на руки выдан счастливый билет –
быть мудрее безжизненных стен,
принимая как благость движенье вперёд,
не смыкаясь с густеющей тьмой.
Кровоточащий запад рождает восход,
путь из дома, лежащий домой.
***
Рассвет стекает медленно к закату,
солёный ветер затевает шквал...
я в беспокойном ломаном двадцатом
и то спокойней как-то засыпал.
А новый век – убогий злобный карлик,
крикливый шут в безвкусном колпаке,
в нём судит Клара бедолагу Карла,
держа кораллы в собственной руке.
В нём всякий день, хотя бы и сегодня,
идёт в размен на мелкие дела...
лежат бумаги снегом прошлогодним
на желваке рабочего стола,
мигает глаз недремлющий планшета –
до синих век качаться будет скилл.
От недостатка ультрафиолета
я стал тщедушен и совсем бескрыл.
Гудит подкорка, остывая плохо
от новостей. И мысли нелегки:
уходят люди, старится эпоха,
и всё быстрее тают ледники,
угарный газ всеобщей истерии,
где здравый смысл танцует от печи.
Помилуй нас! слепые и глухие.
Остывший чай предательски горчит...
Скупое время до полоски сжато,
все в обостреньи острые углы,
и грозный Пётр над бронзовым закатом,
готовый прыгнуть в небо со скалы.