Ксения Боровкова — молодой писатель и исследователь из Воронежа. Студент направления "Прикладная цифровая филология" РУДН. Трижды призёр регионального этапа ВсОШ по литературе. Выпускница программы "Литературная критика" в ОЦ Сириус, где получила высокие отзывы от П.В. Басинского и А.Н. Варламова и была опубликована в итоговом альманахе. Победитель конкурса научных работ "Высший пилотаж", участник международной школы-семинара по методам анализа текста. Эта журнальная публикация - первая.
Лыбка
Пётр Лыбка был необычным ребёнком. Ему не нравилось кривляться, дурачиться и делать всё то, что делают другие дети. Мальчик был скрытен и скуп на эмоции. Его большие карие глаза всегда смотрели как будто вдаль, очень неестественно и отстранённо.
Лучшими друзьями Петра были книги. Поначалу мальчику было интересно всё от механики до поэзии, но со временем круг сузился: Пётр Лыбка нашёл себя в нейробиологии. Его привлекали картинки мозга, схемы полушарий и рисунки нервных окончаний.
Школьные годы пролетели быстро, а студенческие – ещё быстрее. Друзей как таковых у него не было. Смазливые одноклассники (а далее – однокурсники) не понимали его увлечения и потому сторонились. Пётр посвящал себя учёбе, не допуская даже мысли о чём-то ином. Так даже лучше – ничто не мешало учебному процессу.
После института началась взрослая жизнь. Пётр устроился в лабораторию при университете и переехал на съёмную однокомнатную квартиру с узкими окнами и вечно мятыми зелёными шторами, которых не мог выгладить ни один утюг.
На том же этаже жила худенькая девушка лет двадцати восьми по имени Веда. Она получала второе высшее образование в академии искусств, а в прошлом подрабатывала бариста.
Их знакомство произошло совершенно случайно, в лифте.
– Вам какой этаж?
– Шестой.
– Эге, так мы с вами соседи!
С тех пор Веда стала заходить к Петру по утрам со свежесваренным кофе и булочками (с уходом из профессии у неё осталась привычка пить кофе по утрам). Веда жила одна, и потому ей было достаточно одиноко пить кофе без компании. Так и повелось: каждое утро ровно в восемь к порогу Лыбки приходили кофе и булочки в сопровождении Веды.
Девушка очень привязалась к Петру, интересовалась его трудами по работе мозга и любила слушать его рассказы о всяком, о нейробиологическом. Пётр же ничего не искал в Веде и довольствовался тем, что его слушают, ценят и угощают. Петру крайне не нравилось улыбаться ей на прощание, но того требовал этикет.
К сожалению, свидетелей их разговоров не было. Если бы нашёлся такой человек, то он непременно улыбнулся бы. И впрямь, это была довольно необычная картина: Лыбка полулёжа располагался в большом мягком кресле, потягивался и ставил на колени поднос с булочками. Веда садилась напротив на старенькую табуретку и, полусогнувшись, всматривалась в лицо Петра, в его большие глаза. Пётр медленно потягивал кофе и надкусывал булочки, параллельно рассуждая об особенностях моторной памяти или о взаимосвязи мышц и мозга. Веда оставалась неподвижной на протяжении всего разговора. Когда Пётр доедал, она убирала за ним посуду, одновременно дискутируя. После диалога Лыбка провожал Веду до порога и, натянуто улыбаясь, прощался с ней до следующего дня.
Так прошло несколько месяцев. Изо дня в день Веда всё больше привязывалась к Петру. Она готова была проводить с ним целые часы и слушать какой угодно сложности изречения. Ей было интересно потому, что произносил их не кто-то, а Пётр Лыбка, её добрый друг и тёплый приятель.
А Петру компания девушки приелась: в утренние часы он мог бы проводить больше времени за работой. Но отказать себе в удовольствии побыть в компании такого человека, как Веда, он не мог. Сложно сказать, что его останавливало, а точнее, что он к ней питал. Это чувство должно называться дружеской симпатией, но, не понимая его природы, Лыбка принимал такое положение вещей за данность.
Дни текли размеренно. Лыбка всё больше погружался в работу и всё сильнее убеждался: Веда – лишняя в его жизни. Она чрезмерно эмоциональна и глупа. Иногда с ней и правда интересно общаться, её булочки невероятно вкусны, а кофе сладок… Но зачем ему все эти разговоры? К чему булочки и кофе, если они требовали от Петра слишком много внутренних ресурсов и душевных сил? К чему тратить время зазря?
В один из таких дней, когда Веда ушла, и Лыбку особенно волновали подобные мысли, он почувствовал лёгкое недомогание. Ближе к вечеру у Петра началось головокружение и лёгкие судороги. Он лёг на кровать и посмотрел в зеркало, стоящее у соседней стены. Пётр заметил, что мимические мышцы его лица не могут двигаться. Лыбка быстро набрал номер скорой помощи и через пару часов его положили в больницу с диагнозом инсульт.
Прошло три недели. Лыбка оправился и привык к новым условиям. Отныне у него были трудности с приёмом пищи, а также он разучился улыбаться (у него парализовались почти все мышцы на лице).
Пётр решил для себя, что такое стечение обстоятельств не случайно – это повод. Повод прекратить общение с Ведой. Не как с Ведой, а как с живым человеком.
Лыбка был вполне рад тому, что из его жизни исчезла необходимость улыбаться. От него будто отрезали лишний кусок. Теперь он может приступить к работе с чистой душой – не нужно притворяться весёлым и кривить лицо, изображая подобие улыбки. Жизнь Петра Лыбки лишилась самой неприятной её части. К тому же, в голове Лыбки уже несколько месяцев созревал план для нового серьёзного исследования, которое должно было занять много его времени и сил. Ясно, что Веде не будет места в близком будущем, которое должно быть отдано исключительно работе.
Пока Лыбка думал, как разойтись с Ведой, в его дверь позвонили. Это оказалась Веда. Она как всегда нежно улыбнулась ему и поприветствовала. Лыбка не ответил.
– Что с твоим лицом, Петя? – тревожно спросила она.
– Веда, я больше не могу улыбаться. И знаешь, меня это ничуть не огорчает, скорее наоборот. Откровенно говоря, я притворялся всё это время. Мне не нравится и никогда не нравилось улыбаться. Я улыбался тебе редко, но каждый раз это было сравнимо с пыткой. Мне не хочется кривить губы просто потому, что так принято, понимаешь?
Веда была в растерянности. Она всё ещё стояла на пороге и не понимала, входить ей или нет.
– То есть, ты никогда не был рад мне? – спросила она, и на её глазах показались слезинки.
– Не то что бы…. – Лыбка не ожидал такой реакции.
– Почему ты сразу меня не прогнал? – растерянно прошептала Веда. – почему пустил в квартиру?
– Двери всё ещё открыты…
– Нет! – вскрикнула девушка. Её одолевало желание ударить его по искривлённому инсультом лицу.
Спустя пару секунд Веда вспомнила, как ждала встречи с Лыбкой. Булочки на подносе остывали.
– Что с твоим лицом? Ты… Правда не можешь улыбаться?
– Правда, Веда.
– Разве это нельзя никак исправить? Ты же гениальный нейробиолог, неужели ты не знаешь, как можно вернуть подвижность мышцам?
– Есть парочка способов, нужна операция и она довольно несложная. Но пойми, что я не хочу. Просто не хочу и всё.
Веда странно на него посмотрела. Ей было не понять Петра.
– Хорошо. Будь по-твоему. – Она отошла от порога и со скорбным видом протянула поднос с уже остывшими булочками. – Забери их, я пекла их специально, чтобы хоть как-то тебя порадовать.
– Мне они больше не нужны, извини.
На глазах Веды вновь появились слезинки. Взор её помутнел, но плакать девушка не собиралась. Она только шмыгнула носом и безмолвно направилась к своей двери. Дверь Веды хлопнула. Стало тихо.
Лыбка всё ещё стоял на пороге. У него засосало под ложечкой. Не найдя никакого логического объяснения произошедшему внутри него, он вздохнул и закрыл дверь. Странно, но удовлетворённости от расставания он не испытал. Свободное для работы время в последствии также не могло его порадовать.
***
Прошло несколько недель. Веда всё ещё не решалась позвонить в заветную дверь. Однажды она услышала гомон около квартиры Лыбки. Веда посмотрела в глазок и увидела…. Гроб. Его выносят из квартиры какие-то люди с безразличными лицами.
«Пётр», – пронеслось в голове Веды. Удивительно, но в этой мысли не было ничего необычного или ужасающего. Напротив, по лицу Веды скользнула лёгкая улыбка. Веда испугалась самой себя и отошла от двери.
Петра Лыбку похоронили на обычном кладбище. Там же, где хоронят обычных людей.
Петра Лыбки больше нет.
Ни Петра.
Ни Лыбки.
Ничего…
Пётр Лыбка был необычным ребёнком. Ему не нравилось кривляться, дурачиться и делать всё то, что делают другие дети. Мальчик был скрытен и скуп на эмоции. Его большие карие глаза всегда смотрели как будто вдаль, очень неестественно и отстранённо.
Лучшими друзьями Петра были книги. Поначалу мальчику было интересно всё от механики до поэзии, но со временем круг сузился: Пётр Лыбка нашёл себя в нейробиологии. Его привлекали картинки мозга, схемы полушарий и рисунки нервных окончаний.
Школьные годы пролетели быстро, а студенческие – ещё быстрее. Друзей как таковых у него не было. Смазливые одноклассники (а далее – однокурсники) не понимали его увлечения и потому сторонились. Пётр посвящал себя учёбе, не допуская даже мысли о чём-то ином. Так даже лучше – ничто не мешало учебному процессу.
После института началась взрослая жизнь. Пётр устроился в лабораторию при университете и переехал на съёмную однокомнатную квартиру с узкими окнами и вечно мятыми зелёными шторами, которых не мог выгладить ни один утюг.
На том же этаже жила худенькая девушка лет двадцати восьми по имени Веда. Она получала второе высшее образование в академии искусств, а в прошлом подрабатывала бариста.
Их знакомство произошло совершенно случайно, в лифте.
– Вам какой этаж?
– Шестой.
– Эге, так мы с вами соседи!
С тех пор Веда стала заходить к Петру по утрам со свежесваренным кофе и булочками (с уходом из профессии у неё осталась привычка пить кофе по утрам). Веда жила одна, и потому ей было достаточно одиноко пить кофе без компании. Так и повелось: каждое утро ровно в восемь к порогу Лыбки приходили кофе и булочки в сопровождении Веды.
Девушка очень привязалась к Петру, интересовалась его трудами по работе мозга и любила слушать его рассказы о всяком, о нейробиологическом. Пётр же ничего не искал в Веде и довольствовался тем, что его слушают, ценят и угощают. Петру крайне не нравилось улыбаться ей на прощание, но того требовал этикет.
К сожалению, свидетелей их разговоров не было. Если бы нашёлся такой человек, то он непременно улыбнулся бы. И впрямь, это была довольно необычная картина: Лыбка полулёжа располагался в большом мягком кресле, потягивался и ставил на колени поднос с булочками. Веда садилась напротив на старенькую табуретку и, полусогнувшись, всматривалась в лицо Петра, в его большие глаза. Пётр медленно потягивал кофе и надкусывал булочки, параллельно рассуждая об особенностях моторной памяти или о взаимосвязи мышц и мозга. Веда оставалась неподвижной на протяжении всего разговора. Когда Пётр доедал, она убирала за ним посуду, одновременно дискутируя. После диалога Лыбка провожал Веду до порога и, натянуто улыбаясь, прощался с ней до следующего дня.
Так прошло несколько месяцев. Изо дня в день Веда всё больше привязывалась к Петру. Она готова была проводить с ним целые часы и слушать какой угодно сложности изречения. Ей было интересно потому, что произносил их не кто-то, а Пётр Лыбка, её добрый друг и тёплый приятель.
А Петру компания девушки приелась: в утренние часы он мог бы проводить больше времени за работой. Но отказать себе в удовольствии побыть в компании такого человека, как Веда, он не мог. Сложно сказать, что его останавливало, а точнее, что он к ней питал. Это чувство должно называться дружеской симпатией, но, не понимая его природы, Лыбка принимал такое положение вещей за данность.
Дни текли размеренно. Лыбка всё больше погружался в работу и всё сильнее убеждался: Веда – лишняя в его жизни. Она чрезмерно эмоциональна и глупа. Иногда с ней и правда интересно общаться, её булочки невероятно вкусны, а кофе сладок… Но зачем ему все эти разговоры? К чему булочки и кофе, если они требовали от Петра слишком много внутренних ресурсов и душевных сил? К чему тратить время зазря?
В один из таких дней, когда Веда ушла, и Лыбку особенно волновали подобные мысли, он почувствовал лёгкое недомогание. Ближе к вечеру у Петра началось головокружение и лёгкие судороги. Он лёг на кровать и посмотрел в зеркало, стоящее у соседней стены. Пётр заметил, что мимические мышцы его лица не могут двигаться. Лыбка быстро набрал номер скорой помощи и через пару часов его положили в больницу с диагнозом инсульт.
Прошло три недели. Лыбка оправился и привык к новым условиям. Отныне у него были трудности с приёмом пищи, а также он разучился улыбаться (у него парализовались почти все мышцы на лице).
Пётр решил для себя, что такое стечение обстоятельств не случайно – это повод. Повод прекратить общение с Ведой. Не как с Ведой, а как с живым человеком.
Лыбка был вполне рад тому, что из его жизни исчезла необходимость улыбаться. От него будто отрезали лишний кусок. Теперь он может приступить к работе с чистой душой – не нужно притворяться весёлым и кривить лицо, изображая подобие улыбки. Жизнь Петра Лыбки лишилась самой неприятной её части. К тому же, в голове Лыбки уже несколько месяцев созревал план для нового серьёзного исследования, которое должно было занять много его времени и сил. Ясно, что Веде не будет места в близком будущем, которое должно быть отдано исключительно работе.
Пока Лыбка думал, как разойтись с Ведой, в его дверь позвонили. Это оказалась Веда. Она как всегда нежно улыбнулась ему и поприветствовала. Лыбка не ответил.
– Что с твоим лицом, Петя? – тревожно спросила она.
– Веда, я больше не могу улыбаться. И знаешь, меня это ничуть не огорчает, скорее наоборот. Откровенно говоря, я притворялся всё это время. Мне не нравится и никогда не нравилось улыбаться. Я улыбался тебе редко, но каждый раз это было сравнимо с пыткой. Мне не хочется кривить губы просто потому, что так принято, понимаешь?
Веда была в растерянности. Она всё ещё стояла на пороге и не понимала, входить ей или нет.
– То есть, ты никогда не был рад мне? – спросила она, и на её глазах показались слезинки.
– Не то что бы…. – Лыбка не ожидал такой реакции.
– Почему ты сразу меня не прогнал? – растерянно прошептала Веда. – почему пустил в квартиру?
– Двери всё ещё открыты…
– Нет! – вскрикнула девушка. Её одолевало желание ударить его по искривлённому инсультом лицу.
Спустя пару секунд Веда вспомнила, как ждала встречи с Лыбкой. Булочки на подносе остывали.
– Что с твоим лицом? Ты… Правда не можешь улыбаться?
– Правда, Веда.
– Разве это нельзя никак исправить? Ты же гениальный нейробиолог, неужели ты не знаешь, как можно вернуть подвижность мышцам?
– Есть парочка способов, нужна операция и она довольно несложная. Но пойми, что я не хочу. Просто не хочу и всё.
Веда странно на него посмотрела. Ей было не понять Петра.
– Хорошо. Будь по-твоему. – Она отошла от порога и со скорбным видом протянула поднос с уже остывшими булочками. – Забери их, я пекла их специально, чтобы хоть как-то тебя порадовать.
– Мне они больше не нужны, извини.
На глазах Веды вновь появились слезинки. Взор её помутнел, но плакать девушка не собиралась. Она только шмыгнула носом и безмолвно направилась к своей двери. Дверь Веды хлопнула. Стало тихо.
Лыбка всё ещё стоял на пороге. У него засосало под ложечкой. Не найдя никакого логического объяснения произошедшему внутри него, он вздохнул и закрыл дверь. Странно, но удовлетворённости от расставания он не испытал. Свободное для работы время в последствии также не могло его порадовать.
***
Прошло несколько недель. Веда всё ещё не решалась позвонить в заветную дверь. Однажды она услышала гомон около квартиры Лыбки. Веда посмотрела в глазок и увидела…. Гроб. Его выносят из квартиры какие-то люди с безразличными лицами.
«Пётр», – пронеслось в голове Веды. Удивительно, но в этой мысли не было ничего необычного или ужасающего. Напротив, по лицу Веды скользнула лёгкая улыбка. Веда испугалась самой себя и отошла от двери.
Петра Лыбку похоронили на обычном кладбище. Там же, где хоронят обычных людей.
Петра Лыбки больше нет.
Ни Петра.
Ни Лыбки.
Ничего…