Ника Батхен — поэт, деятель культуры. Родилась в Ленинграде, живёт в Москве. Выпустила пять книг стихов и пять прозы; одна из них, «Москварианты», со Стефанией Даниловой. Резидент продюсерского центра «Всемпоэзии», член СЛР, ЮРСП, ИСП. Дважды серебряный призёр Кубка Мира по русской поэзии, лауреат и дипломант Волошинского конкурса, лауреат «Интерпресскона», лауреат «Большого Зиланта». Член жюри фестиваля «Покровский собор» и др. Организатор серии волшебных фестивалей «Чародейник», «Книжные дети» и др. Эти стихи написаны во время творческой поездки в Махачкалу в 2025 году.
Харам
Женщины одеваются в черное, набрасывают платки.
Не различить ни линии, ни локона, ни руки.
Срытое, стертое, трансформированное в харам -
То, что видишь в зеркале по утрам.
Смеяться - харам.
Думать самой - харам.
Забраться на Тарки-тау и подпевать ветрам - харам.
Не опускаешь ресницы долу - придет полиция.
Женщины
Закрывают
Лица.
Женщины закрываются в доме своей души.
Учат правила - не сложнее, чем жи и ши.
Не шурши, глупая Хава, считай гроши,
Не читай стихи на гяурском и не пиши.
Вот тебе миска риса, готовь пилав,
Рожай мальчиков, старься, жаркое отпылав...
До хадиса Пророка таких бросали в пустыне, шакалий корм.
Женщина - это пепел и соль и сор,
Ссора, срамная свечка, долина ада...
Хатиджа. Умм Кульсум.
Рабия. Саломея. Шахерезада.
Женщина - сотня комнат с одним замком,
В ночь равноденствия танцует по городу босиком.
Мирра и роза, вот её ароматы, луна - закон,
Ловкие пальцы набивают двоичный код.
Кот провожает взглядом червленый бархат, вишневый шелк,
Черное - пахнущий страхом дурной мешок,
В который пихают женщину, чтобы кинуть в пролив Босфор.
Последний сорт.
Спорт для мужчин, не ценящих вкус огня,
Не умеющих оборачиваться, вырываться и догонять,
Точно знающих, где купить и как содержать жену...
Ни один из них не Меджнун,
Лишь фигура времен застоя.
Женщины надевают зеленое.
Синее.
Золотое.
Райскими птицами разлетаются прочь от зла,
Крылами касаясь Каспия.
Отбрасывая крыла.
***
Восточные красавицы стареют
Торжественно и быстро. Руки-крылья,
Что год назад порхали над лозою,
Стекают вниз, к подолам платьев длинных.
Их оживляет только запах теста
И бренность неразделанного мяса
И жаркие животики младенцев,
Рыдающих над утренней купелью.
Ладони рук пропитаны любовью,
Поэтому вокруг летают пчелы,
И сыновья приходят причаститься
Серебряных, тускнеющих перстней...
Восточные мужчины ищут жарких,
Строптивых, быстроглазых, непокорных,
Сбегающих с кувшинами по склону,
Ни капли в пыль земли не пророняя.
Был прав пророк, веля жениться дважды,
И старшая оденет молодую -
Не нож в живот - узорную рубашку,
Что матери когда-то мать пошила.
- Оставь, дитя, сестренкам побрякушки,
Раздай подругам пестрые наряды.
Замужняя - положено рядиться
В тяжелый бархат, шелк и серебро!
О, сколько будет красного на свадьбе!
Вино в кувшинах, тяжкие рубины
На скрученных работой старых пальцах.
Гранаты, виноград, ковры и розы,
И красный звон зурны, такой призывный.
И рокот бубна и луна в бокале
Вдруг подмигнет: - А как тебя, шальную,
Вводили в дом, и как ты танцевала!
Созвездьем глаз в тебя вцепились гости,
А ты, кружась, разбрасывала косы…
А поутру во двор тихонько вышла –
Вот дом, и сад, и дерево – мои.
Ты с первой ночи намолила сына.
И всякий раз потом легко рожала,
Месила тесто, глупых коз доила,
И стариков в дорогу обряжала,
Так руки переполнились любовью,
А косы серебром. И груз всё больше.
Замужняя – положено рядиться,
Терпеть и петь. И отпускать по водам.
- Зато любовь хранит моих домашних,
Такой любви не знают северяне,
Они стареют долго… Та проснется,
Войдет во двор – и все поймет сама.
Ковер-самолет
Пахнет цветами, жара отступает выше – в белые горы, которых не увидать.
Увернувшись от теток, Айше снова сидит на крыше. Видит, как над Багдадом встает звезда.
Все спокойно, добрые жители – не стреляют, не забирают в армию сыновей.
Город отстроится – даром собаки лают. Пестрые птицы дремлют в тиши ветвей.
Воры крадутся к базе и будят лихо. Мистер полковник по пьяни забыл ключи.
Говорят, на базаре сапожник видал халифа – тощий как аист, смотрит насквозь, молчит.
У Айше день рождения.
- Мамочка, мне двенадцать! Мне подарили серьги, хиджаб, Фатьму -
Куклу, что может плакать и улыбаться!
Ветер крепчает, Айше с мольбою глядит во тьму.
Лето ли осень, праздники – все едино. Сядет на крыше, с вечера до зари,
Смотрит в немое небо и дожидается Аладдина.
- Милый, хороший, забери меня, забери!
Я стану печь лепешки и чистить лампу, подружусь с обезьянкой, джинну подам шербет.
Я не хочу замуж. Молю Аллаха. И отцовский ремень ясным свистом дает ответ.
Двух сестер уже выдали. Одна приходила в гости. В золоте шея, на пальцах полно колец.
Сын уродился славным. В семье все просто, муж уважает, с женами веселей.
Другую вернули через неделю. С тех пор – ни слова. Бродит по комнатам, плачет, почти не ест.
Отец говорит – в семье не бывает злого. Выдам красавицей, невестой среди невест!
Я хочу стать танцовщицей, в крайнем случае стюардессой. Чтобы летать и не смотреться вниз.
Чтобы отстричь косы, легко одеться, чтобы листать журналы, стыдясь страниц –
Девушки там носят футболки, кеды, красятся, выпивают – какой позор.
Я так мечтаю – просто в порядке бреда – выйти одной из дома, совсем босой,
Бегать по пляжу и собирать ракушки, чувствовать, как тело берет вода.
Так не ведут себя ни девочки, ни старушки. Так не бывает – в принципе, никогда…
Завтра кончится детство. Пойдет рутина. Выживет в родах – станет такой как все.
Ну и фантазия – девочка, ждущая Аладдина!
…Слету Аллах на небо набросил сеть.
В темных дворах поодиночке падают абрикосы. После рассвета снова придет жара.
Дремлет Айше. Ветер видит лицо и косы…
Ляжет на крышу легкая тень ковра.
Женщины одеваются в черное, набрасывают платки.
Не различить ни линии, ни локона, ни руки.
Срытое, стертое, трансформированное в харам -
То, что видишь в зеркале по утрам.
Смеяться - харам.
Думать самой - харам.
Забраться на Тарки-тау и подпевать ветрам - харам.
Не опускаешь ресницы долу - придет полиция.
Женщины
Закрывают
Лица.
Женщины закрываются в доме своей души.
Учат правила - не сложнее, чем жи и ши.
Не шурши, глупая Хава, считай гроши,
Не читай стихи на гяурском и не пиши.
Вот тебе миска риса, готовь пилав,
Рожай мальчиков, старься, жаркое отпылав...
До хадиса Пророка таких бросали в пустыне, шакалий корм.
Женщина - это пепел и соль и сор,
Ссора, срамная свечка, долина ада...
Хатиджа. Умм Кульсум.
Рабия. Саломея. Шахерезада.
Женщина - сотня комнат с одним замком,
В ночь равноденствия танцует по городу босиком.
Мирра и роза, вот её ароматы, луна - закон,
Ловкие пальцы набивают двоичный код.
Кот провожает взглядом червленый бархат, вишневый шелк,
Черное - пахнущий страхом дурной мешок,
В который пихают женщину, чтобы кинуть в пролив Босфор.
Последний сорт.
Спорт для мужчин, не ценящих вкус огня,
Не умеющих оборачиваться, вырываться и догонять,
Точно знающих, где купить и как содержать жену...
Ни один из них не Меджнун,
Лишь фигура времен застоя.
Женщины надевают зеленое.
Синее.
Золотое.
Райскими птицами разлетаются прочь от зла,
Крылами касаясь Каспия.
Отбрасывая крыла.
***
Восточные красавицы стареют
Торжественно и быстро. Руки-крылья,
Что год назад порхали над лозою,
Стекают вниз, к подолам платьев длинных.
Их оживляет только запах теста
И бренность неразделанного мяса
И жаркие животики младенцев,
Рыдающих над утренней купелью.
Ладони рук пропитаны любовью,
Поэтому вокруг летают пчелы,
И сыновья приходят причаститься
Серебряных, тускнеющих перстней...
Восточные мужчины ищут жарких,
Строптивых, быстроглазых, непокорных,
Сбегающих с кувшинами по склону,
Ни капли в пыль земли не пророняя.
Был прав пророк, веля жениться дважды,
И старшая оденет молодую -
Не нож в живот - узорную рубашку,
Что матери когда-то мать пошила.
- Оставь, дитя, сестренкам побрякушки,
Раздай подругам пестрые наряды.
Замужняя - положено рядиться
В тяжелый бархат, шелк и серебро!
О, сколько будет красного на свадьбе!
Вино в кувшинах, тяжкие рубины
На скрученных работой старых пальцах.
Гранаты, виноград, ковры и розы,
И красный звон зурны, такой призывный.
И рокот бубна и луна в бокале
Вдруг подмигнет: - А как тебя, шальную,
Вводили в дом, и как ты танцевала!
Созвездьем глаз в тебя вцепились гости,
А ты, кружась, разбрасывала косы…
А поутру во двор тихонько вышла –
Вот дом, и сад, и дерево – мои.
Ты с первой ночи намолила сына.
И всякий раз потом легко рожала,
Месила тесто, глупых коз доила,
И стариков в дорогу обряжала,
Так руки переполнились любовью,
А косы серебром. И груз всё больше.
Замужняя – положено рядиться,
Терпеть и петь. И отпускать по водам.
- Зато любовь хранит моих домашних,
Такой любви не знают северяне,
Они стареют долго… Та проснется,
Войдет во двор – и все поймет сама.
Ковер-самолет
Пахнет цветами, жара отступает выше – в белые горы, которых не увидать.
Увернувшись от теток, Айше снова сидит на крыше. Видит, как над Багдадом встает звезда.
Все спокойно, добрые жители – не стреляют, не забирают в армию сыновей.
Город отстроится – даром собаки лают. Пестрые птицы дремлют в тиши ветвей.
Воры крадутся к базе и будят лихо. Мистер полковник по пьяни забыл ключи.
Говорят, на базаре сапожник видал халифа – тощий как аист, смотрит насквозь, молчит.
У Айше день рождения.
- Мамочка, мне двенадцать! Мне подарили серьги, хиджаб, Фатьму -
Куклу, что может плакать и улыбаться!
Ветер крепчает, Айше с мольбою глядит во тьму.
Лето ли осень, праздники – все едино. Сядет на крыше, с вечера до зари,
Смотрит в немое небо и дожидается Аладдина.
- Милый, хороший, забери меня, забери!
Я стану печь лепешки и чистить лампу, подружусь с обезьянкой, джинну подам шербет.
Я не хочу замуж. Молю Аллаха. И отцовский ремень ясным свистом дает ответ.
Двух сестер уже выдали. Одна приходила в гости. В золоте шея, на пальцах полно колец.
Сын уродился славным. В семье все просто, муж уважает, с женами веселей.
Другую вернули через неделю. С тех пор – ни слова. Бродит по комнатам, плачет, почти не ест.
Отец говорит – в семье не бывает злого. Выдам красавицей, невестой среди невест!
Я хочу стать танцовщицей, в крайнем случае стюардессой. Чтобы летать и не смотреться вниз.
Чтобы отстричь косы, легко одеться, чтобы листать журналы, стыдясь страниц –
Девушки там носят футболки, кеды, красятся, выпивают – какой позор.
Я так мечтаю – просто в порядке бреда – выйти одной из дома, совсем босой,
Бегать по пляжу и собирать ракушки, чувствовать, как тело берет вода.
Так не ведут себя ни девочки, ни старушки. Так не бывает – в принципе, никогда…
Завтра кончится детство. Пойдет рутина. Выживет в родах – станет такой как все.
Ну и фантазия – девочка, ждущая Аладдина!
…Слету Аллах на небо набросил сеть.
В темных дворах поодиночке падают абрикосы. После рассвета снова придет жара.
Дремлет Айше. Ветер видит лицо и косы…
Ляжет на крышу легкая тень ковра.